— Матушка Софья, не подскажешь мне, какая икона помогла тебе преодолеть злую силу изуроченья ведьмы и излечиться? — невинно спросила Галя у попадьи, не вставая с колен. У той искривилось лицо в немом ужасе. — Уж не смерть ли ведьмы Ульяны сыграла на руку тебе? А не ты ли приложила руку к ее кончине?
Софья, не в силах произнести хоть слово, смотрела на нее, вытаращив глаза, теряя почву под ногами и больше уже не имея спокойствия на душе. Ее схороненная в глубине души тайна, из-за которой она добровольно и бессрочно исполняла наложенную на себя изнурительную епитимью, когда отца Никодима не было дома, стала известна другим!
— Тот порошочек, который по твоей просьбе Василий щедро насыпал в поддувало печи и в духовку газовой печи бабы Ульяны, мышьяком называется? Учеба в медучилище не пропала даром — знала, что при высокой температуре мышьяк постепенно переходит в летучее состояние и что при общеизвестной любви бабы Ульяны печь различную сдобу ей не долго придется ею лакомиться. Все просчитала, продумала матушка Софья премудрая. А тут, на твое счастье, и Василий покинул свет божий, отправился вслед за Ульяной. Умер свидетель — тебе на руку. Только успел он тогда рассказать мне о твоей странной просьбе, но сразу он не придал этому значения или не захотел. Ульяну он крепко недолюбливал, считал, что из-за нее Ольга с ним в кошки-мышки играет. Тебе, должно быть, известно, что мышьяк имеет свойство накапливаться в организме человека и никуда не исчезает и после смерти. Вон через сколько лет по волосам определили, что Наполеона отравили мышьяком. А с бабой Ульяной проще простого, всего-то годочек прошел!
— Нет мне места на этом свете, — отрешенно сказала Софья, — не доводи до сраму. Добровольно уйду из жизни.
— Ты погодь, Софа. Отобьешь сколько положено поклонов, прочитаешь множество молитв, и Бог тебя простит. Я тоже забуду, но если выполнишь все, о чем тебя попрошу. Это будет наша тайна, и о ней никто не узнает.
— Нет мне прощения… — запричитала Софья, но Галя ее быстро прервала.
— Огород держишь в исправности. Много гарбузов вырастила на огороде?
— Достаточно.
— Вот и хорошо. Слышала я, что отец Никодим скоро поедет в город.
— Должен…
— Так пусть передаст от тебя подарочки с огорода Ольге, дочери Ульяны. И гарбузик, кстати, положи.
— И это все?
— Пока все. Видишь, пустяковые просьбы, ни к чему не обязывающие. Так что не волнуйся, живи с миром — никто ничего не узнает. — Галя поднялась и вышла из квартиры.
Софья продолжала стоять на коленях перед иконостасом.
Глава 36
Визит отца Никодима вначале удивил, а потом насторожил Ольгу. А когда он выложил дары с огорода, то она поняла, что это неспроста. Обмениваясь ничего не значащими фразами о житье-бытье, Ольга лихорадочно пыталась понять, что это значит и кто за этим стоит. Отец Никодим поведал ей радостную весть: отделочные работы внутри церкви приближаются к завершению, и, по всей видимости, если на это будет воля Божия, она будет освящена не позднее Крещения. Пообещал, что пригласит ее на это торжественное событие.
Ольга знала о натянутых отношениях между отцом Никодимом и ее покойной матерью, а также о слухах по поводу того, кто навел порчу на попадью. Ее это мало касалось, так что она при жизни матери даже не поинтересовалась, основаны эти слухи на реальных событиях или нет. Сейчас, когда отец Никодим ни с того ни с сего привез гостинцы из села, ее охватили неясные подозрения. Вспомнились ей и предположения Маргарет Тэтчер о том, что она отравилась промышленными ядами. А если яды не промышленные?
«Положим, это бессмыслица, — подумала она, вспомнив засушенных лягушку и мышь под половиком. — Мне «сделано», наведена порча. Обычное лечение здесь бесполезно, еще не придумали от этого лекарства. Я знаю, как снимать порчу, умею выкатывать яйцами, проводить обряды очищения свечками, но для этого надо знать адресата, того, который навел, по-научному — индуктора».
— А как здоровье матушки Софьи? Помню, когда последний раз была на поминках по матери, на сорок дней, она все еще сильно болела?
— С Божьей помощью выздоровела, хворь покинула ее. Слава Иисусу Христу!
— Наверное, в больнице лежала? Интересно, в какой?
— Обошлось без больницы. Слава тебе, Господи! Молитвами, молитвами, и Божья Матерь и Николай Угодник помогли. Пришла радость в наш дом, — он перекрестился.
Теперь Ольга словно прозрела. «Как она раньше не догадалась?! Источник таинственной болезни ее матери — Софья! Кто ей помогал, пока не известно, но кто-то из близлежащих сел или из Ольшанки. Видно, все-таки мать имела отношение к хвори Софьи, и ее смерть освободила попадью от болезни. Вот так матушка! Змея подколодная! Значит, ей показалось мало свести со свету мать, так она принялась за дочку! Решила использовать более действенные приемы, чем магия, — отравить захотела! «Кушай, дорогуша Олечка, овощи из родных мест!» Вот секрет этой странной посылочки из Ольшанки. Привет от матушки Софьи! Ей сразу стало легче. «Знать об опасности и о том, от кого она исходит, — значит, иметь возможность упредить ее, нанести удар первой!»
Когда отец Никодим ушел, она надела хозяйственные перчатки, собрала всю передачу и выбросила в мусорный бак вместе с перчатками. Вернулась домой, и ей вновь стало плохо, поэтому сразу легла в постель. Болела голова, бил озноб. Телепередачи раздражали, и она не включала телевизор. Вновь позвонил Иван Степанович, умоляя лечь в больницу. Она наотрез отказалась и запретила ему сегодня приходить.
Она провела весь день в постели, обдумывая план дальнейших действий. Теперь ее первоочередная задача — заняться матушкой Софьей! Еще не было и девяти часов вечера, когда она заснула.
Неожиданно посреди ночи Ольга проснулась. Ей показалось, что в квартире есть еще кто-то. Она чувствовала, что тишина обманчива и в любой момент может взорваться какофонией звуков или ее нарушит сдерживаемое дыхание кого-то прячущегося в этой большой трехкомнатной квартире. Духов и призраков она не боялась — в силу занятий магией они стали для нее чем-то таким же обыденным, как ложка или вилка. Элементер Степана после его смерти теперь служил ей, приписанный к магической книге Духов, как и при жизни, в физическом обличье.
Хорошее или плохое быстро забывается, только обида остается в памяти. Степан ей ничего плохого не причинил, поэтому все больше и больше сливался с нынешним обликом бестелесного духа, вытесняя в забвение свой прошлый, живой образ.
«Я слишком беспечная. Забыла закрыть дверь, когда выносила на мусорник останки очередного котенка после сеанса магии, так что даже этот остолоп Варава смог проникнуть в квартиру и узнать, чем я занимаюсь. Хорошо, что это был он, а не кто-то другой. Впрочем, этот влюбленный дурак Варава мне еще очень пригодится. Хотя не исключено, что я просто становлюсь психически неуравновешенной, — кто может проникнуть незаметно ко мне в квартиру, закрытую на два таких мощных замка? Я здесь, Глеб в тюрьме. И все же допустим невероятную вещь: Глеб нашел возможность передать кому-нибудь свои ключи. До ареста — вряд ли, после ареста — маловероятно, — размышляла она в темноте, сопротивляясь физической слабости, так как намеревалась осмотреть квартиру. — Тем не менее теоретически это не исключено. Ключи были у него при задержании, конечно, они вместе с его личными вещами должны были уехать вместе с ним на место отбытия наказания. Однако при большом желании, материально заинтересовав кладовщика, того, кто этим ведает, можно заполучить «золотой ключик». Не помешает на всякий случай сменить замки на входной двери, хотя и не знаю, как это практически осуществить. Помнится, Глеб, когда устанавливали эту металлическую дверь, приказал сварщику сделать так, чтобы замки нельзя было вынуть из двери — для большей безопасности. Поручу это Ивану Степановичу — пускай мозгует! Если существует вероятность того, что кто-то с ключами Глеба может проникнуть в квартиру, и у меня возникли подозрения, то не помешает ее все-таки осмотреть!» — Она открыла тумбочку возле кровати и достала газовый револьвер системы «бульдог» — подарок Степана. Встала, накинула халат, и под ее ногами скрипнули половицы, разбудив квартиру.
