Завтра она в самом деле ляжет в больницу, но сначала ей надо кое-что предпринять. Как жаль, что она не узнала об этом раньше, тогда бы и не было злополучной поездки в Ольшанку. Правда, теперь она знала, что ее мама умерла не своей смертью, и кто ее убил, Ольга тоже знала. Возможно, она убила Софью. Если нет, матушку эта участь не минует, рано или поздно.
Теперь самое главное — узнать, у кого книга, кто стоит за ее отравлением: Галя или авантюристка Вика? Какие мотивы этим человеком, пока не известным, движут — месть или корысть? Ольга раздумывала над этим, так и не заснув до самого утра.
Утром она позвонила в зону и переговорила с майором Бондарчуком. Он ее прекрасно помнил и пошел навстречу. Ольга узнала две важные новости: в зону несколько раз приезжала Галя, а дело Глеба было уже практически пересмотрено, так как появились неопровержимые доказательства того, что он не виновен, и вынесение оправдательного приговора — дело самого ближайшего времени, в зависимости от скорости движения бюрократической машины судопроизводства. Затем спецпочтой документы на освобождение Глеба попадут в зону, и он, скорее всего, сможет выйти на волю еще до Нового года. Эта новость совсем ее не обрадовала.
В почтовом ящике она обнаружила письмо от Глеба, в котором он просил ее согласия на развод. «Где тонко, там и рвется», — подумала она, криво усмехаясь. Теперь и мотив Гали был понятен. Преодолевая болезненное состояние, она все равно села за руль БМВ и в течение нескольких часов выполняла то, что наметила ночью.
Было двенадцать часов дня, и она уже собрала необходимые в больницу вещи. Самочувствие у нее еще ухудшилось. Больше всего ее донимало ощущение чего-то постороннего во рту, она воображала, что это белый воротничок со школьной формы, и не понимала, как он оказался во рту. Она ощупывала языком внутренность рта, и из-за множества бесполезных попыток остро желала материализации этой вещи, чтобы появилась возможность ее выплюнуть, а так как этого не происходило, она то и дело понапрасну сплевывала уже только иллюзию слюны — во рту и в горле пересохло.
У нее кружилась голова, мучила непрекращающаяся тошнота, появилась резь в глазах. Когда она двигалась, у нее дрожали мелкой противной дрожью мышцы ног, спины.
Зазвонил телефон, и у нее почему-то все оборвалось внутри. «Я никого не жду, никто мне не должен звонить!» — уговаривала она себя, но рука предательски подняла трубку.
— Костюк Ольга Викторовна? — поинтересовались казенным тоном, не оставляющим сомнений, кто на другом конце линии.
— Да, это я, — безжизненным голосом произнесла она.
— Ольга Викторовна, у вас вроде имеется дом в селе Ольшанка?
— Это дом моей матери… Она умерла, и теперь я являюсь владелицей.
— А вы часто ездите в это село?
— Не очень.
— Когда вы в последний раз там были?
— Уже точно не припомню. Это очень важно?
— Как вам сказать. Я следователь Нечипоренко Вадим Георгиевич из областной прокуратуры. Мне необходимо выяснить некоторые моменты.
— А собственно, что произошло?
— Возле вашего дома в Ольшанке совершено преступление. Я его расследую, и мне крайне необходимо с вами побеседовать. Как вы смотрите на то, чтобы через часик заехать ко мне?
— Я больна. Ложусь сегодня в стационар больницы ученых. Поэтому извините, сегодня не могу. Вам придется подождать, пока я выздоровею, или самому навестить меня в больнице.
— Ольга Викторовна, вы же еще не легли в больницу и находитесь дома…
— Я уже выходила из дому, — прервала его Ольга.
— Ольга Викторовна, в ваших интересах, — сказал он холодным тоном с нажимом на слове «ваших», — сегодня побеседовать со мной, до того, как ляжете в больницу, иначе у меня может создаться впечатление, что вы что-то скрываете.
— Ничего я не скрываю! А что, собственно, там произошло?
— Придете — узнаете. Я вас жду, Ольга Викторовна.
— Хорошо, я сейчас заеду. Сами убедитесь, что я очень больна.
— Спасибо, Ольга Викторовна. Обещаю, это ненадолго. Я выпишу вам пропуск. Комната номер 305. Приезжайте.
— Хорошо. Приеду, — и повесила трубку.
«Ч-черт дернул поднять трубку! Так некстати! — разозлилась она на себя. — Возьму машину. Потом оставлю ее на территории больницы — думаю, Маргарита Львовна поможет ее пристроить. Если бы знать, чем все закончилось в Ольшанке! Свои показания следует выстраивать, исходя из этого. И вообще, ничего подписывать не буду, а в случае чего упаду в обморок, сошлюсь на болезненное состояние. Самочувствие такое, что и притворяться не надо. — Посмотрела на себя в зеркало. — Вид неважнецкий, как говорится, краше в гроб кладут. Впрочем, это мне как раз на руку». Собрала вещи и вышла на улицу.
Когда уже тронулась, пожалела, что села за руль. Головная боль усилилась, тошнота то и дело подкатывала к горлу, резь в глазах вызвала слезы, и все виделось словно в тумане, мелькали неясные образы.
Был час пик: перегруженные автотранспортом дороги, матерящиеся и ни за что не уступающие дорогу водители, ловкачи, пытающиеся протиснуться в самых невероятных местах, издерганные регулировщики на перекрестках, всегда правые пешеходы, снующие через улицу, где вздумается.
За Бессарабской площадью, когда выехала на бульвар Леси Украинки, стало немного веселее, машин здесь было меньше, появилось ощущение, что и в самом деле едешь, а не дергаешься, плетясь в бесконечном потоке. Утром прошел мокрый снег, превратившийся в грязь. Она густо облепила днища автомобилей и вылетала из-под колес противной жижей, норовя залететь в приоткрытое окно.
Дорога все время шла на подъем. Ольга, заметив мигающий зеленый светофор метрах в ста впереди, на перекрестке с улицей Щорса, утопила педаль газа, пытаясь проскочить до того, как загорится красный свет. В то время как она уже въезжала на перекресток, ей перегородил дорогу микроавтобус, вывернувший слева, тоже, видно, очень спешащий проскочить на упреждающий сигнал светофора. Ольга резко нажала на тормоз и вывернула руль вправо, обходя микроавтобус спереди. На мокром асфальте ее занесло, развернуло и бросило на осветительный бетонный столб, стоящий на углу тротуара. Страшный удар пришелся на водительскую дверцу. Тысячи звезд вспыхнули у нее перед глазами, она еще слышала, как разлетелось лобовое стекло и рвался металл. Боли она не почувствовала, только словно услышала, как кто-то с ней вдалеке разговаривает. «Я нахожусь здесь, а разговариваю где-то далеко», — удивилась она, и все померкло.
Глава 41
Зима была исключительно теплой, и надежды на то, что к Новому году выпадет снег, не оставалось никаких. Телевидение, газеты, журналы были полны ностальгии по уходящему столетию, тысячелетию и, как обычно, радужных надежд на будущее, заставив все население включить в свой словарный запас диковинное слово — миллениум. Правда, иногда проскальзывали пророчества отдельных чудаков об ожидаемых природных катаклизмах, катастрофах, общественных потрясениях, войнах на рубеже эпох, но в это большинство людей не хотели верить. Во все времена существовали те, кто боится грядущих времен, и те, кто надеется на них, хотя истина всегда находится посредине. Смена эпох и невидимо связанные с ней политические потрясения низвергали одних с гранитных пьедесталов, а другие получали возможность из ветхих хижин перебраться во дворцы.
