— И адрес есть, и телефон. Только скажите, добрые люди, кто вы и по какому делу вам видеть ее надобно?
— Нужно кое-что узнать… О женщине, которая похоронена в той могиле, Евгении Яблочкиной.
— Это ее мама. А зачем вам?
— Неужели? Прекрасно! — начала вдохновенно врать Зоряна. — Оказывается, моя бабушка является двоюродной сестрой покойной Яблочкиной, а значит, Анна Алексеевна — моя троюродная тетя. Думаю восстановить родственные связи.
— Раз такое дело, записывайте. — И старушка принялась по памяти диктовать телефон и адрес. Зоряна записала все на обратной стороне фотографии, сделанной Мирославом на кладбище.
— Как это вы без записной книжки обходитесь? — спросила она восхищенно, прикинув, что старушке далеко за семьдесят.
— Старая я, восемьдесят годков два лета тому назад отпраздновала, память слабая стала. Записную книжку боюсь потерять или куда-то задевать, вот и запоминаю.
— Мне бы ваш склероз… — улыбнулась Зоряна, попрощалась со старушкой, и они направились к выходу с кладбища.
Когда вышли на улицу Байковую, Женя набрала по мобильному телефону Анну Алексеевну, но, услышав ответ, дала отбой.
— Поедем к ней домой, — сказала она решительно. — Старые люди более восприимчивы к живому общению, чем к беседам по телефону, который используют в основном для перемывания косточек своих знакомых.
Анна Алексеевна жила в старом доме на Малоподвальной, вход со двора, квартира на первом этаже за черной металлической неожиданно новенькой дверью. Слегка волнуясь, Зоряна нажала на кнопку звонка. Тишина. Еще раз нажала, и сразу послышался голос, который она слышала в трубке. Словно хозяйка, притаившись, стояла все это время за дверью.
— Кто там?
— Откройте, пожалуйста, — попросила Зоряна. И растерялась: как представиться? Не говорить же, что пришли в гости прямо с кладбища и по делам скорбным, прошлым!
— Кто говорит? — допытывался голос. Дверь открывать явно не спешили.
— Извините, но вы нас не знаете, — ответила Зоряна, решив, что лучше сказать правду. — Мы… Я случайно взяла дневник Евгении Яблочкиной, который хранился в ящике на кладбище, теперь хочу его вам отдать.
После долгой паузы голос осторожно поинтересовался:
— И… что еще?
— Все… — растерялась Зоряна. — Я принесла дневник вашей мамы, только и всего.
— И что еще? — продолжал настойчиво спрашивать голос.
— Только дневник. Отдам дневник, задам, если можно, несколько вопросов и уйду.
— И что еще? — зациклился на вопросе голос.
— Не знаю! А что еще я должна принести? — слегка раздраженно спросила Зоряна.
— Вы больше ничего не брали с кладбища?
— Ах да, простите. Вспомнила! Я случайно захватила с собой красные бусы. Они лежали на столике…
— Они у вас с собой?
— Да.
— Кто с вами?
— Мой друг. Его зовут Мирослав.
— Пусть он уйдет! Наденешь бусы, и я впущу тебя в квартиру.
— Подожди на улице, — повернувшись к Мирославу, сказала Зоряна и прошептала: — Видно, хозяйка немного не в себе.
Он, кивнув, вышел из парадного. Зоряна достала красные бусы, надела их на шею и услышала, как щелкнул замок. Дверь открылась. За ней стояла седая старушка и внимательно рассматривала девушку.
— У вас красивая дверь, — сказала Зоряна, переступая порог.
— Это сосед, Владимир. Он человек богатый. Недавно стал моим соседом, живет напротив. Старая дверь смущала его друзей, и он сделал мне подарок. Проходи в комнату.
Зоряна зашла в гостиную. Высокие потолки с паутиной трещин, старая мебель, давно отслужившая свое, вытертый почти добела коврик, скрипучий пол… Впечатление такое, словно квартира тоже собирается покинуть этот мир, когда наступит час ее хозяйки.
«Интересно, сколько ей лет?» — подумала Зоряна.
— Восемьдесят два, — сказала старушка, словно прочитав ее мысли.
Зоряна смутилась.
— Откуда вы узнали, о чем я подумала? — спросила она и неожиданно для себя покраснела.
— А о чем может подумать молодая красивая девушка при виде такой развалюхи, как я? Конечно, о возрасте. Когда молодость смотрит на старость, то не думает о том, что смотрится в зеркало, отодвинутое на десятки лет.
— Возможно.
Зоряне старушка не понравилась, да и явно не она была на фотографии. Она почувствовала разочарование и раздражение:
«Зачем я пришла сюда? Можно было оставить дневник там, где взяла. На кладбище».
— Вот дневник вашей мамы. Признаюсь, я его прочитала, — сказала Зоряна, протягивая тетрадь, и хотела снять бусы, но старушка ее остановила.
— Это тебе. Подарок.
— Спасибо, но они мне не нравятся. Я хочу их вернуть.
Зоряна потянулась к застежке, но старушка сказала повелительно:
— Ты должна их взять. Это подарок!
Зоряна решила не спорить со старухой, раз уж это подарок, и выбросить бусы в ближайшую урну.
— В дневнике есть приписки, в которых ваша мама вскользь упоминает о грозящей ей опасности и о том, что едет в поезде. Любопытно, как сложилась ее судьба в дальнейшем?
— Присаживайся к столу. Выпьешь чаю?
— Спасибо, не хочется. Жарко.
— Когда жарко, надо пить чай. Зеленый. Он утоляет жажду, — назидательно сказала старушка и начала хлопотать возле электрического чайника. Зоряна уступила, решив про себя, что старушка хоть с причудами, но славная и гостеприимная.
— Маме угрожал арест, и она уехала из Москвы, пытаясь скрыться, — сказала старушка, насыпала заварку прямо в чашки, залила кипятком и накрыла блюдечками.
— А за что ее хотели арестовать?
— Время было такое… Она не была преступницей. Может, знала чуть больше, чем должна была знать. Одно время она жила в Киеве, была послушницей в монастыре, а когда его закрыли, скрылась… Чай готов.
Зоряна взяла чашку. Горячий, слегка терпкий напиток был приятен на вкус. Старушка достала из потемневшего от времени буфета небольшой стеклянный графинчик с зеленой жидкостью и разлила ее по стопкам.
— Это травяной ликер, старинный рецепт, — пояснила она. Зоряна не выдержала и попробовала густой сладко-горький напиток. Он словно манил и одновременно отталкивал. Зоряна допила до конца, но так и не решила, нравится он ей или нет. Старушка сразу снова наполнила стопки и продолжила:
— Вскоре ее нашли — безумную, ничего не помнящую. Вначале она оказалась в подвалах НКВД — это известный ныне Дворец кино, старинное здание, где до революции находился Институт благородных девиц. В тридцатые-сороковые годы там располагался НКВД, заседали печально известные «тройки», осуждающие на смерть. В подвале, где сейчас кассы, расстреливали… Несмотря на все принятые меры, уличить маму в симуляции не удалось. Рассудок ее помутился, и она не могла рассказать того, что они хотели узнать. Ее поместили в психиатрическую больницу имени Павлова, а в сорок первом гитлеровцы, взяв город, в числе первых расстреляли больных и медперсонал больницы.
