Твой любящий дядя Баламут.
Письмо пятнадцатое
Мой дорогой Гнусик!
Конечно, я обратил внимание на то, что у людей сейчас временное затишье в их европейской войне, которую они по-детски наивно именуют Великой. Я не удивлен и соответствующим затишьем у твоего пациента. Что нам полезней: поддержать в нем это или держать его в беспокойстве? И мучительный страх, и глупая самонадеянность для нас хороши. Необходимость же выбора между ними поднимает важные вопросы.
Люди живут во времени, но наш Враг предназначил их для вечности. Поэтому Он, как мне думается, хочет, чтобы они сосредоточили свое духовное внимание и на вечности, и на той точке времени, которую они называют настоящим. Ведь настоящее — это та точка, в которой время касается вечности. В данном мгновении и только в нем людям открывается столько же, сколько Врагу нашему открыто во всей реальности. Только в данном мгновении людям предложена свобода. Поэтому Враг хочет, чтобы они были постоянно сосредоточены либо на вечности (то есть на Нем), либо на настоящем (размышляли бы о вечном союзе с Ним или о том, что Он их покинул, следовали бы голосу совести, несли нынешний крест, принимали нынешнюю благодать, благодарили за нынешние радости).
Наше дело — отвратить их от вечности и от настоящего. Имея это в виду, мы иногда искушаем человека (скажем, вдову или жену ученого) жизнью в прошлом. Но этот метод имеет ограниченную ценность, ибо люди все-таки кое-что о прошлом знают: в этом отношении прошлое походит на вечность. Гораздо лучше, чтобы они жили в будущем. Биологические инстинкты направляют все их страсти именно в эту сторону, так что мысли о будущем распаляют и надежду и страх. Кроме того, будущее им неизвестно, и, побуждая думать о нем, мы возбуждаем их тягу к нереальному. Словом, меньше всего напоминает вечность именно будущее. Это самая эфемерная часть времени, ибо прошлое застыло и не течет потоком, а настоящее всецело освещено лучами вечности. Вот почему мы всегда поддерживаем все эти схемы мышления, вроде Творческой Эволюции или Научного Гуманизма, фиксирующие внимание на будущем, то есть на том, что по сути своей временно. Вот почему почти все пороки укоренены в будущем, а благодарность обращена к прошлому, в то время как любовь — к настоящему. Страх, жадность, похоть, честолюбие обращены вперед. Не думай, что, как только в похоти наступает удовольствие, грех (единственное, что нас интересует) уже позади. Удовольствие как раз та часть процесса, которая нас раздражает, мы охотно свели бы ее на нет, если бы не лишились при этом и греха. Удовольствие испытывают с Вражьей помощью и потому переживают в настоящем. Грех, возникающий с нашей помощью, устремлен в будущее.
Конечно, и для Врага важно, чтобы человек думал о будущем. Думал ровно столько, сколько необходимо, чтобы сегодня готовиться к тем делам правды и милосердия, которые станут насущными завтра. Работу завтрашнего дня надо планировать сегодня, и, хотя содержание ее взято из будущего, эта обязанность, как и все обязанности, принадлежит настоящему. Враг не хочет, чтобы люди отдавали будущему сердца, устремляли к нему все свои помыслы. Мы же хотим. Вражий идеал — человек, который, отработав день на благо будущих поколений (если в этом его призвание), вечером откладывает всяческое попечение, целиком вверяясь небу, и остается лишь при терпении и благодарности, которые требуются от него здесь и сейчас. Нам же нужен человек, терзаемый кошмарами будущего, гонимый идеями близящегося рая или ада на земле, готовый преступить заповеди Врага сейчас, если мы внушим ему, что этим он приблизит или отвратит то, чего ему даже не доведется увидеть при жизни. Нам хотелось бы, чтобы род людской непрестанно и в страшных муках пытался ухватить руками разум, чтобы род этот никогда не был честен, добр и счастлив и все, даруемое ему в настоящем, нес на алтарь будущих времен.
Отсюда следует, что твоему подопечному полезней тревоги или надежды (что именно — неважно) по отношению к нынешней войне, чем жизнь в настоящем. Однако выражение это двусмысленно. Жизнью в настоящем можно назвать и шутку, столь же привязанную к будущему, как и сама тревога. Твой подопечный может не беспокоиться о будущем не потому, что занят настоящим, а потому, что он внушил себе розовые надежды. Пока это порождает его спокойствие, это нам благоприятствует, ибо, когда ложные надежды рухнут, тем больше будет разочарования и злобы. С другой стороны, если он поймет, что и ему, возможно, уготованы тяжкие испытания, и будет молиться, чтобы ему ниспослали сил свыше, а сам целиком останется в настоящем, потому что там и только там его долг, милосердие, знание, да и радость, — состояние его крайне нежелательно и нужна немедленная атака. Попробуй припугнуть его словом «благодушие», здесь наш филологический отдел хорошо потрудился. Но конечно, вероятнее всего, что он «живет в настоящем» по той простой причине, что у него хорошее здоровье и он любит свою работу. В таком случае это просто естественное состояние. Однако, будь я на твоем месте, я бы такого не потерпел. Ничто естественное не идет нам на пользу. Да и с какой стати этим созданиям быть счастливыми!
Твой любящий дядя Баламут.
Письмо шестнадцатое
Мой дорогой Гнусик!
В прошлом письме ты мельком упомянул, что твой подшефный все ходит в одну и ту же церковь и что он не совсем ею доволен. О чем, спрашивается, ты думаешь? Почему до сих пор нет донесений о причинах его постоянства? Если он так упорен не от безразличия, дела наши плохи, понимаешь ты это или нет?
Конечно, тебе известно, если человека нельзя вылечить от посещения церкви, самое лучшее — отправить его на долгие поиски церкви, для него «подходящей». Пусть побродит до тех пор, пока не станет ценителем и знатоком церквей.
Причины такой нашей деятельности очевидны. Во-первых, на объединение прихожан следует нападать, так как объединяются они по месту жительства, а не по сходству, а это приводит людей разных классов и психологий к тому единению, которого хочет Враг. Конгрегационный же принцип может каждую церковь запросто превратить в некий клуб, а если все сложится удачно, — в кружок или фракцию. Во-вторых, поиски подходящей церкви склоняют человека к критике там, где Враг хочет видеть его Своим учеником. Врагу желательно, чтобы мирянин в церкви был действительно критичен, то есть не принимал ложного и бесполезного, и при этом совершенно некритичен — не судил и не рядил, а доверялся немудрствующему, смиренному приятию того животворящего начала, которое несет ему церковь. (Ты видишь, как Он унизительно бездуховен и безнадежно вульгарен?) Приводит это к тому, что простейшие слова очень многое могут сказать человеку и его душе (что прямо противоречит нашей политике). Любая проповедь или книга, воспринимаемые человеком с таких позиций, для нас очень опасны. Так что возьмись за дело поэнергичнее и как можно скорее пошли этого дурака по ближайшим церквам. Твое последнее донесение никак нельзя признать удовлетворительным.
Воспользовавшись нашей служебной картотекой, я присмотрел для него две соседние церкви. У каждой свои особенности. В одной из них священник так долго и старательно разбавлял веру водой, чтобы сделать ее более доступной для скептического и трезвомыслящего прихода, что теперь он шокирует прихожан неверием, а не они его. Во многих душах он успел подорвать веру. Восхитителен и его метод служения. Чтобы избавить мирян от «трудностей», он многое вычеркнул и теперь, сам того не замечая, все крутится и крутится по малому кругу своих любимых пятнадцати песнопений и двадцати чтений, а мы можем не бояться, что какая-нибудь истина, доселе незаметная ему и его приходу, дойдет до них через Писание. Но, возможно, твой пациент недостаточно глуп для этой церкви или пока еще недостаточно глуп.
