— Он будет с королем Артуром, — кивнул Димбл. — О других мне ничего не известно. Да, некоторые люди не умирали. Мы не знаем, почему. Мы не знаем толком, как это было. В мире есть много мест… я хочу сказать, в этом мире есть много мест, в которых организм живет вечно. Зато мы знаем, где король Артур.
— И где же он? — спросила Камилла.
— На третьем небе, на Переландре, на острове Авалон, который потомки Тора и Тинидриль найдут через сотню столетий.
— Один он? — Димбл посмотрел на Рэнсома, и тот покачал головой.
— Значит, с ним будет и наш Пендрагон? — спросила Камилла.
Димбл помолчал, потом заговорил снова:
— Началось это, когда мы открыли, что почти все легенды об Артуре исторически достоверны. Однажды, в IV веке существовало явно то, что всегда существует тайно. Мы называем это Логрским королевством; можно назвать иначе. Итак, когда мы это открыли, мы — не сразу, постепенно — увидели по-новому историю Англии, и поняли, что она — двойная.
— В каком смысле? — удивилась Камилла.
— Понимаете, есть Британия, а в ней, внутри — Логрис. Рядом с Артуром — Мордред; рядом с Мильтоном — Кромвель; народ поэтов — и народ торговцев; страна сэра Филиппа Сиднея — Сесила Родса. Это не лицемерие, это — борьба Британии и Логриса.
Он отхлебнул вина и продолжал:
— Много позже, вернувшись с Переландры, Рэнсом случайно оказался в доме очень старого, умирающего человека. Это было в Камберлэнде. Имя его вам ничего не скажет, но он был Пендрагон, преемник короля Артура. Тогда мы узнали правду. Логрис не исчез, он всегда живет в сердце Англии, и Пендрагоны сменяют друг друга. Старик был семьдесят восьмым Пендрагоном, считая от Артура. Он благословил Рэнсома. Завтра мы узнаем, кто будет восьмидесятым. Одни Пендрагоны остались в истории, но по иным причинам, о других не слышал никто. Но всегда, в каждом веке, они и очень немного их подданных были рукою, которая двигала перчатку. Лишь из-за них не впала страна в сон, подобный сну пьяного, и не рухнула в пропасть, куда ее толкает Британия.
— Ваш вариант английской истории, — заметил Макфи, — не подтвержден документально.
— Документов немало, — ответил Димбл и улыбнулся, — но вы не знаете языка, на котором они написаны. Когда история этих месяцев будет изложена на нашем языке, там не будет ни слова ни о нас с вами, ни о Мерлине с Пендрагоном, ни о планетах. Однако именно теперь произошел самый опасный мятеж Британии против Логриса.
— И правильно, что не напишут о нас, — сказал Макфи. — Что мы здесь делали? Кормили свиней и разводили неплохие овощи.
— Вы делали то, что от вас требовалось, — сказал Рэнсом. — Вы повиновались и ждали. Так было, и так будет. Я где-то читал, что алтарь воздвигают в одном месте, чтобы огонь с небес сошел в другом. А черту подводить рано. Британия проиграла битву, но не погибла.
— Значит, — сделала вывод Матушка Димбл, — Англия так и качается между Британией и Логрисом?
— Разве ты до сих пор этого не замечала? — удивился ее муж. — В этом самая суть нашей страны. Того, что нам заповедано, мы сделать не можем; но не можем и забыть. Посуди сама: как неуклюже все лучшее в нас, какая в нем жалобная, смешная незавершенность! Прав был Сэм Уэллер, когда назвал Пиквика ангелом в гетрах. Хороший англичанин и выше, и нелепей, чем надо. А все у нас в стране или лучше или хуже, чем…
— Димбл! — остановил его Рэнсом. Димбл остановился и посмотрел на него. Джейн даже показалось, что он покраснел.
— Вы правы, сэр, — сказал он и снова улыбнулся. — Забыл! Да, не мы одни такие. Каждый народ — двойной. Англия — не избранница, избранных народов нет, это чепуха. Мы говорим о Логрисе, потому что он у нас, и мы о нем знаем.
— Можно попросту сказать, — возразил Макфи, — что везде есть и добро, и зло.
— Нет, — не согласился Димбл, — нельзя. Понимаете, Макфи, если думать о добре вообще, придешь к абстракции, к какому-то эталону для всех стран. Конечно, общие правила есть, и надо соблюдать их. Но это — лишь грамматика добра, а не живой язык. Нет на свете двух одинаковых травинок, тем более — двух одинаковых святых, двух ангелов, двух народов. Весь труд исцеления Земли зависит от того, раздуем ли мы искру, воплотим ли призрак, едва мерцающий в каждом народе. Искры эти, призраки эти — разные. Когда Логрис поистине победит Британию, когда дивная ясность разума воцарится во Франции — что ж, тогда придет весна. Пока же наш удел — Логрис. Мы сразили сейчас Британию, но никто не знает, долго ли это продлится. Эджстоу не восстанет из праха после этой ночи. Но будут другие Эджстоу.
— Я как раз хотела спросить, — подала голос Матушка. — Может быть, Мерлин и планеты немного… перестарались? Неужели весь город заслужил гибель?
— Кого вы жалеете? — сказал Макфи. — Городской совет, который продал жен и детей ради института?
— Я мало знаю об этих людях, — ответила Матушка. — Но вот университет… даже Брэктон. Конечно, там было ужасно, мы это понимаем, но разве они хотели зла, когда строили свои мелкие козни? Скорее, это было просто глупо…
— Да, — согласился Макфи, — они развлекались, котята играли в тигров. Но был и настоящий тигр, и они его принимали. Что же сетовать, если, целясь в него, охотник задел и их?
— А другие колледжи? Нортумберлэнд?
— Жаль таких, как Черчвуд, — вздохнул Деннистоун, — он был прекрасный человек. Студентам он доказывал, что этики не существует, а сам прошел бы десять миль, чтобы отдать два пенса. И все-таки… была ли хоть одна теория, применявшаяся в Беллбэри, которую не проповедовали бы в Эджстоу? Конечно, ученые не думали, что кто-нибудь захочет так жить. Но именно их дети выросли, изменились до неузнаваемости и обратились против них.
— Боюсь, моя дорогая, что это правда, — кивнул Димбл.
— Какая чушь, Сесил! — возмутилась Матушка.
— Вы забыли, — сказала Грэйс, — что все, кроме очень, очень плохих, покинули город. Вообще же Артур прав. Забывший о Логрисе сползает в Британию.
Больше она ничего не сказала: кто-то сопел и ворочался за дверью.
— Откройте дверь, Артур, — сказал Рэнсом.
Через несколько секунд все вскочили, радостно ахая, ибо в комнату вошел м-р Бультитьюд.
— Ой, в жизни бы!.. — начала Айви и сама себя перебила: — Бедный ты, бедный! Весь в снегу. Пойдем, покушаем. Где ж ты пропадал? Смотри, как увозился!
Поезд дернуло в третий раз, и он остановился. Свет в вагонах погас.
— Черт знает что! — сказал голос во тьме. Трое пассажиров в купе первого класса легко определили, что он принадлежит их холенному спутнику в коричневом костюме, который всю дорогу давал им советы и рассказывал вещи, неведомые простым смертным.
— Как кто, — сказал тот же голос, — а я должен быть в университете.
Коричневый пассажир встал, открыл окно и выглянул во тьму. Другой пассажир сказал, что ему холодно. Тогда он сел на место.
