— Это я тоже учитываю.
Она задумалась, не зная, что сказать дальше.
— Мне страшно не хочется делать ничего такого, от чего
пострадало бы наше предприятие, — продолжал наседать я. — И у тебя, и у меня
есть работа, которая хорошо оплачивается. Брекинридж не дурак. Он направил меня
сюда, если можно так выразиться, на испытание. Послушай, у меня явно были
предшественники. Что случилось с ними?
— Я не знаю. Они больше не возвращались. Очевидно, то были
разовые предложения.
— Вот это меня и беспокоит, — сказал я. — Я не ценю разовых
предложений. Я увижу тебя завтра, Долорес?
— Спокойной ночи, Дональд, — неуверенно сказала она и быстро
удалилась.
В хижине Мелиты Дун свет не горел. Она выключила его еще
минут тридцать назад и, чего доброго, легла спать. Скорее всего она была не из
тех девушек, которые отход ко сну превращают в длительный ритуал по поддержанию
ухода за собой и красоты.
Придя к себе, я самым тщательным образом все осмотрел. Мое
жилище включало небольшую прихожую, спальную комнату, ванную, большой шкаф, и
два крыльца: заднее и переднее. Имелась тут и газовая горелка.
Архитектурный стиль дома, где мне выпало обитать, заставлял
предположить, что осенью и зимой тут выдаются холодные вечера, и что когда-то
здесь стояли две печки, которые топились дровами: одна обогревала прихожую, а
вторая — спальню. На заднем крыльце я обнаружил поленицу из мелко наколотых
дров.
Нас с Мелитой Дун разделяли какие-то десять футов. Окно ее
спальни располагалось напротив моего, но несколько под углом, и я мог видеть
только часть ее комнаты.
Мелита любила не только рано ложиться, но, видно, имела
привычку спать при открытых окнах. Я это заметил по колышущимся кружевным
занавескам, которые развевал прохладный воздух, долетавший сюда из прерий.
Я разделся, облачился в пижаму, забрался под одеяло и
мгновенно уснул. Не знаю, столько времени я проспал, но внезапно пробудился.
Скорее всего от шума или какого-то резкого звука.
Один из углов моей спальни был ярко освещен.
Я соскочил с кровати и бросился к двери, но потом сообразил,
что свет падает ко мне из освещенного окна напротив. Осторожно приблизившись к
окну, я попытался разглядеть часть чужой спальни.
В следующую секунду в комнате Мелиты Дун мелькнула тень,
затем еще одна. Определенно там находились двое.
До меня донесся голос мужчины, низкий, с требовательными
интонациями. В ответ женщина что-то сказала ему — коротко и быстро. Затем вновь
раздался мужской голос. Теперь его тон совершенно не терпел возражений.
Внезапно Мелита Дун оказалась в углу комнаты, попав таким
образом в поле моего зрения.
На ней была тонкая прозрачная ночная рубашка с накинутым
поверх пушистым халатом, и у меня перехватило дыхание.
Но вот рука мужчины схватила ее за запястье.
Мужчину я не разглядел. Сумел различить только одну его
руку, зато на руке заметил кольцо. Оно было из массивного золота. С рубином в
центре.
От этого камня исходило таинственное и зловещее красное
свечение.
Я готов был поклясться.., почти готов был поклясться, что подобное
кольцо видел совсем недавно на руке Хелменна Бруно.
Вдруг хижина Дун погрузилась в темноту. Свет в ее окне горел
не больше двух минут после того, как я проснулся.
Я открыл окно, но никаких голосов не услышал. Я на цыпочках
подошел к входной двери и приоткрыл ее, чтобы, если Бруно выйдет из дома,
получше рассмотреть его и выяснить: хромает ли он при ходьбе и опирается ли при
этом на трость.
Прождав минут десять и никого так и не заметив, я тихо
приблизился к задней двери, вышел на крыльцо и оглядел соседний дом.
Передо мной была точно такая же дверь с точно таким же
крыльцом. Вполне возможно, что он ушел через эту заднюю дверь, затем свернул
направо, а не налево, обойдя мою хижину с той стороны, которую я не мог видеть,
и двинулся в сторону проходившей неподалеку дороги.
Эта дорога оказалась немощеной. И больше походила на
проселочную, которую обычно используют для подвоза мебели или провизии,
наверное, так оно и было на самом деле. Пыли на ней было мало, поскольку почва
представляла собой в основном мелкоизмельченный гранит, обеспечивающий прочное
покрытие.
Я оделся, сунул в карман маленький фонарик и через заднюю
дверь выскользнул из хижины. Держась в тени домов и деревьев, я выбрался на
дорогу, затем стянул куртку и, прикрыв ею фонарик, принялся отыскивать следы.
И, конечно, сразу обнаружил их: следы мужских ботинок,
которые вели в направлении хижины Бруно.
Я не рискнул идти по ним далеко. Впрочем в этом не было
никакой необходимости. Я убедился, что тот, кто прошел недавно здесь, шагал
нормальной походкой здорового человека.
Одно мне только не понравилось — после себя я тоже оставил
следы. На дороге такого рода все, что движется, оставляет отпечатки, и хорошему
следопыту не составляет труда выяснить, куда ведут мои следы.
Конечно, можно было загладить их ладонью, но это вызвало бы
еще большие подозрения.
Рано утром ковбои отправятся на поиски верховых и вьючных
лошадей, которые за ночь могли забрести неизвестно куда. Эти люди прекрасно
умели читать любые следы, оставленные не только человеком.
Я повернулся и зашагал назад вдоль проселочной дороги, не стараясь
уже скрыть свои следы. Очень сомнительно, что Бруно захочет выяснить, не следил
ли кто за ним этой ночью, но первый ковбой, который проедет утром тут на
лошади, обратит внимание на следы ног человека. Если он будет сидеть в джипе
или пикапе, то они, пожалуй, не бросятся ему в глаза, а если и бросятся, то он
решит, будто кто-то надумал прогуляться.
Я осторожно обогнул соседние хижины, пробрался к себе и лег
спать.
Глава 5
Крамер сказал мне, что лошадей кормят в шесть, а после семи
начинают седлать, чистить и готовить к утренним прогулкам, которые совершались
почти ежедневно в половине девятого. Два или три раза в неделю, когда
устраивались прогулки с завтраком на природе, выезжали пораньше.
На сегодня такой завтрак вроде не планировался, поэтому в половине
седьмого я был уже на конюшне.
Приблизительно в шесть сорок пять ковбои вышли из столовой,
где им подавался ранний завтрак.
Крамер удивленно посмотрел на меня и спросил:
— Черт возьми, а что ты тут делаешь?
— Проклятая предрасположенность к действию, — ответил я. —
Как бы поздно я не лег спать, с рассветом все равно просыпаюсь, а проснувшись
встаю и принимаюсь за труды. В городе я еще как-то могу контролировать этот
нервный импульс, но здесь, на открытом свежем воздухе, часами валяться в кровати
— по-моему, преступление.
