С первого взгляда было ясно, что Долорес пользуется всеобщей
любовью. Она, действительно, умела прекрасно поднимать настроение. Переходя от
одной группки к другой, она умело поддерживала разговор, повсюду раздавался ее
завораживающий, звонкий смех.
Ее проворно мелькавшая фигурка будоражила воображение,
невозможно было оторваться от ее платья в обтяжку, когда она, покачиваясь,
скользила между столиками.
Периодически какой-нибудь женатый мужчина не выдерживал и
присоединялся к группе людей, где в данную минуту находилась Долорес, но всякий
раз, когда такое происходило, девушка по тем или иным предлогам немедленно
устремлялась к его брошенной жене и принималась мило с ней беседовать.
Те, с кем я заговаривал, интересовались, откуда я родом, и
осторожно наводили справки относительно моего происхождения и места работы. Их
вопросы не были навязчивыми, скорее ими двигало вежливое любопытство.
Что касается возраста отдыхающих, то тут преобладали те,
кому было за тридцать пять. Мужчины, как правило, носили куртки «а ля
пендлтон». Среди мелькающих лиц я заметил два-три сильно обожженных,
безошибочно угадывались недавно прибывшие гости, которые слишком много времени
провели на солнце.
Разговоры, естественно, велись, в основном, о погоде.
Те, кто прибыл со Среднего Запада, толковали о снежных бурях
и заносах; те же, кто приехал сюда с побережья, развивали свою любимую тему —
смог и облачность.
Когда я допил второй коктейль, прозвучал гонг, все
потянулись в столовую.
Долорес посадила меня за один стол с брокером из
Канзас-сити, его женой, и женщиной лет тридцати, которая, как выяснилось,
увлекается живописью.
Обед оказался довольно плотным. Так, нам подали отличную
говядину с жареным картофелем и нарезанным кружочками луком, салат, десерт и
горячие булочки.
После обеда все сели играть в карты. Одни увлекались
бриджем, другие отдавали предпочтение кункену, а третьи предпочитали покер. В
покер играли долго и упорно, правда с маленькими ставками, но тем не менее
каждый старался доказать свое превосходство.
Что и говорить, собралась вполне приличная компания, в
которой приятно набираться сил и поправлять свое здоровье.
Напитки разрешалось заказывать в любом количестве, только
теперь уже за них приходилось платить из своего кармана.
Художница, с которой я сидел за одним столом,
монополизировала меня на весь вечер. Ей все время хотелось говорить о цвете,
рассуждать об искусстве, о творцах, об угрозе модерна, а также о заниженности
всех требований в области изображения прекрасного, об упадке западного пейзажа.
Она была одинокой вдовой, богатой, но разочарованной в
жизни. Именно такие женщины, в первую очередь, привлекают авантюристов всех
мастей, правда, чтобы добиться у нее успеха, им необходимо хотя бы на время
подняться до ее высокого интеллектуального уровня.
Кинопленка, изображающая мужчину с серьезной травмой головы,
прыгающим с подкидной доски в воду ради того, чтобы произвести впечатление на
юное создание в бикини, приведет в ярость суд присяжных, зато кадры с парнем,
сидящим на стуле возле бассейна и разглагольствующем с женщиной об искусстве,
оставят их совершенно равнодушными.
Я присмотрелся к высокопарной художнице и пришел к выводу,
что Долорес была права, когда говорила, что в настоящее время здесь нет ничего
подходящего для нашей затеи.
Художницу звали Фейт Каллисон. Она сообщила мне, что в
работе использует цветные слайды, зимней порой перерисовывает с них пейзажи в
своей студии, где ее никто и ничто не отвлекает.
— Вы когда-нибудь продавали свои слайды? — спросил я.
— Почему вы спрашиваете? — в свою очередь сильно
заинтересовалась она.
До сих пор наш разговор протекал довольно вяло, но сейчас я
уловил в ее голосе явное любопытство.
— Из ваших слов, — ответил я, — получается, что вы много
снимали. Я сам люблю снимать, но меня удерживает дорогостоимость подобного
увлечения.
Она быстро огляделась вокруг, наклонилась ко мне и тихо
проговорила:
— Понимаете, мистер Лэм, уж коли вы затронули эту тему…
Очень странная история приключилась со мной. Ничего подобного у меня в жизни не
было. Видите ли, я действительно продаю свои слайды.., временами. К примеру,
взять прошлый сезон. Тогда у меня была с собой восьмимиллиметровая кинокамера и
объективы с переменным фокусным расстоянием. Я запечатлела на пленку множество
людей, пожелавших сняться, потом я спросила их, не хотят ли они получить копии.
Конечно, я не собиралась торговать ими.., нет, ничего подобного. Понимаете, у
фотографов, у кинолюбителей принято обмениваться своими работами, хотя изредка
я продаю отснятую пленку.
— Тем, у кого нет собственной кинокамеры?
— Нет, — ответила она, — как раз наоборот. Тем, кто привез
сюда собственные кино— и фотоаппараты. В подобном месте многим, кто захватил с
собой камеру, захочется увековечить свой визит. Человек, приехавший с Востока,
обязательно должен показать потом домашним, как выглядит настоящее ранчо на
Западе… Понимаете, когда они сами снимают, то, естественно, не могут
запечатлеть себя на этой пленке. Поэтому охотно приобретают пленку, где они
красуются на столь колоритном фоне.
— Теперь я понимаю. Вижу, вы много думали об этом.
Они молча кивнули головой.
— А было что-нибудь стоящее, крупный заказ, например.
— Вообще-то.., да, — проговорила она, опять с любопытством
глядя на меня. — У меня было два таких заказа. Один от страховой компании,
которой понадобился один конкретный человек, прыгающий с трамплина, ну, а
второй — и это весьма странно — сделал адвокат из Далласа. Представляете, этот
адвокат захотел иметь у себя все, что я здесь, на ранчо, наснимала. Ему
потребовались все кадры!.. Вот почему я и в этом году приехала сюда. За свои
съемки я получила столько, что денег хватило на нынешнюю поездку.
— Вы здорово провернули эту операцию! — воскликнул я.
В этот момент она резко переменила тему разговора, и мы
снова принялись болтать об искусстве. У меня сложилось впечатление, что женщина
явно испугалась того, что наговорила лишнего.
Она также поведала мне, что занимается портретной живописью,
прибавила, что у меня интересное лицо, и принялась вдруг дотошно расспрашивать
меня обо всем. Я ответил ей, что в браке не состоял, так как слишком занят,
чтобы думать о семейной жизни, потом, сославшись на долгий и трудный день,
отправился спать.
Безмолвная пустыня словно накрыла меня широким и мягким
одеялом, чистый, прозрачный воздух быстро опьянил, и вскоре я уже крепко спал.
Глава 3
На следующее утро, ровно в семь тридцать, я проснулся от
гулких ударов по железному гонгу. В семь сорок пять мальчик-индеец в белой
визитке принес мне апельсиновый сок. После того, как в восемь я выпил кофе, в
дверь постучалась Долорес.
