— Доброе утро, Дональд. Как спалось?
— Лучше не придумаешь.
— Через полчаса состоится конная прогулка с завтраком на
открытом воздухе, но если не хочешь кататься, то в любое время можешь поесть в
столовой.
— А что за прогулка?
— Она длится минут двадцать, — ответила Долорес. — После нее
аппетит просто замечательный. Вас будет ждать походная кухня, вдобавок разведут
костер и приготовят кофе, и как только вы прибудете на место, сразу подадут
яичницу с ветчиной и гренками; кроме того, предложат пышки с пылу-жару, жареный
окорок, сосиски.., и много-много других вкусных вещей.
— Довольно обременительно для лошадей, правда? — спросил я.
— Что?
— Им тяжело будет везти объевшихся гостей.
— О, лошади любят такие прогулки, — рассмеялась она. — Они
терпеливо ждут, когда пижоны.., то есть гости насытятся.
— Пижоны? — удивился я.
— Господи, нет, конечно, — смутилась она. — Да это мы их
зовем между собой. В глаза так не называем, просто гости.
— Я уже готов ехать, — сказал я. — Ладно, уговорила.
— Ты не пожалеешь.
Вдвоем мы направились туда, где седлали лошадей. Пару раз
она как бы невзначай касалась своим бедром моей ноги. Потом, видя, что я
реагирую прохладно, проговорила:
— Нам придется часто видеться, Дональд. Сам понимаешь,
работы у нас будет полно. После Хелменна Бруно последуют другие, ведь так?
— Много их?
— Думаю, что да.
— В таком случае я хотя бы научусь ездить на лошади.
Она косо посмотрела на меня:
— Ты сможешь научиться не только этому. Перед тобой
открывается широкое поле деятельности. Только не ленись получать образование.
Когда мы подошли к конюшне, Бак Крамер смерил меня
оценивающим взглядом и спросил:
— Дональд, тебе какую лошадь?
— Самую захудалую.
— Хочешь с норовом?
— Занимайся пока другими, а я возьму, что останется.
— У нас найдется на любой вкус.
— Ну, тогда на твой выбор.
— Вон там стоит гнедая под седлом. Садись и примерь
стремена.
Я прыгнул в седло, приподнялся в стременах на пятках,
покачался влево и вправо, затем взад-вперед и снова сел. Потом слегка натянул
поводья, направил лошадь влево, вправо и после этого слез.
— Полный порядок. Стремена как раз по мне.
— Стремена, но не лошадь, — заметил Крамер.
— В чем дело?
— Ты заслуживаешь лошадь получше. Он кивнул помощнику
конюха, тот поднял вверх палец, и через минуту мальчик подвел ко мне
перебирающего ногами красавца.
Крамер забросил ему на спину седло и, накинув уздечку,
сказал:
— Забирай его, Лэм… Ты где научился ездить?
— Я не езжу… Я просто сижу в седле.
— Каждый бы так сидел! — похвалил он. — Этот конь немного
пуглив, поэтому когда заартачится, натяни слегка поводья.
— Понял.
Один за другим стали подходить любители верховой езды из
числа отдыхающих, почти всех Крамеру и мальчику пришлось подсаживать.
Мы медленно двинулись по труднопроходимой тропе, на которой
можно было различить следы копыт и колес, оставленные тяжелыми повозками. Наш
маршрут пролегал среди горных отрогов вдоль каньона, мы направлялись в царство
теней. Бак, ехавший впереди, пустил свою кобылу легким галопом.
Городские жители, не привыкшие к передвижению верхом,
коленями и ногами крепко обхватили крупы животных, некоторые судорожно
вцепились руками в луку седла, а третьи и вообще болтались, как сосиски. Очень
немногие держались в седле прямо.
Несколько раз Бак оглядывался назад и внимательно смотрел в
мою сторону.
Конь мой ступал на редкость легко. Сидеть в седле было одно
удовольствие — точно в кресле-качалке.
Минут пятнадцать мы петляли по пересохшему руслу реки, пока
не оказались в поросшей полынью низине, по краям здесь были вкопаны столбы для
привязи, а центре находился грубо сколоченный стол. Над костром крепилась
решетка с мясом, а колдовал над ней очень старый, весь седой мексиканец в
поварском колпаке и белом фартуке. Три или четыре мальчика, тоже из
мексиканцев, помогали ему управляться с дюжиной сковородок, дымившихся на огне.
Кряхтя, тяжело вздыхая и шатаясь от непривычки к такому
способу передвижения, городские жители собрались вокруг кострища с раскаленными
углями, протягивая руки к теплу и постепенно занимая места за большим столом с
широкими скамьями.
Все набросились на еду, похватав эмалированные кружки с
кофе, сметая яйца, бекон, сосиски и ветчину с тарелок; с такой же скоростью
были съедены бисквиты с медом, поджаренные хлебцы, мармелад и варенье. Когда
солнце поднялось из-за гор и залило ярким светом низину, все, уже насытившись,
отдыхали, а мужчины, довольные собой, закурили.
Бак провел опрос и установил, что одна половина хочет
отправиться вниз, обратно на ранчо, а другая — готова продолжить подъем в горы
по крутой тропе.
Вверх я поднимался рядом с Крамером.
— Ты здорово сидишь в седле, — снова похвалил он меня. — У
тебя легкая рука, и это лошади нравится.
— Я люблю лошадей.
— Это пустяки, — сказал он. — Лошади вроде людей… А ты как
попал сюда?
— Один мой приятель очень нахваливал ваше ранчо.
— Кто такой? — спросил Бак. — Я практически помню всех, кто
побывал здесь.
— Парень по имени Смит, — ответил я. — Я вообще-то плохо его
знаю. Так, пару раз встречались в одном баре. Он только что вернулся из этих
мест и здорово загорел. Ну и парень мне все уши прожужжал, как здесь, дескать,
хорошо отдыхать.
— Понятно, — проговорил Крамер, не прибавив больше ничего.
Тропа, по которой мы двинулись вверх, вскоре увела нас из
каньона, резко вильнув влево у высокого каменистого плато, откуда хорошо
просматривались прерии на западе и на юге, затем стала круто обрываться вниз,
женщины испуганно закричали, наш проводник старался заглушить их крики своими
энергичными возгласами: «Эй, эй! Легче, легче!»
Крамер на миг повернулся в седле и подмигнул мне.
Я слегка пришпорил коня, а он между тем уверенно стал
спускаться вниз по крутому склону, поросшему полынью, и около одиннадцати мы
уже подъезжали к ранчо.
