– Это очень важно, – таинственно закончил он.
Суббота началась со скандала.
– Поедем с утра в парк, – сказала мама. – Такая хорошая погода.
Маша не выспалась. Она хмуро смотрела в чашку с мюсли, голова соображала с трудом.
– А потом можно в кино, – подхватил папа. – Сто лет попкорна не ел.
Кино. С родителями. М-да, перспектива…
– Я договорилась… – чуть не сказала: «С Алисой». – С Мазуровой. Сочинение задали.
– Сколько можно работать! – старалась говорить ровно мама. – Выпрямись! Так вся жизнь за учебниками пройдет!
Маша уставилась на маму. И кого из них после этих слов можно подозревать в наркомании?
– Надень свою красную куртку, – торопила события мама. – Она тебе так идет.
Маша отодвинула от себя плошку с завтраком. Красной куртки больше не было. Первые тренировки с огнем оказались неудачные. Куртка заработала несколько прожженных дырок и была выброшена.
– Ее нет.
– Куда же она делась?
– Порвалась. Выкинула.
– Где порвалась?
Маша смотрела в окно. Версий было много – зацепилась за забор, обтрепала по кустам (а что она там делала?), разорвала, упав на льду.
Вздохнула.
– Нет, и все. Я могу в другой пойти.
– Ты мне сначала скажи, куда пропала хорошая новая куртка?
Встала. Тихий семейный день отменяется.
И тут вспомнила.
– Я не могу с вами никуда идти. У меня встреча.
– С кем? Это что за тайны у тебя появились? Это что за секретность? Ты собираешься еще что-то продать?
– Уже продала. Сервиз.
Маша пошла к своей комнате, но крики не пустили ее. Мама ругалась. Лицо ее стало некрасивым, покраснело, глаза болезненно заблестели. Папа стоял рядом, смотрел в пол. У него не было выбора – он был на стороне мамы.
– А еще мне нужны деньги, – сказала Маша негромко. – Две тысячи. На новые пои.
– На что? – задохнулась мама.
– На пои. Это шарики на веревках. Я ими учусь жонглировать. Традиционное искусство народов маори, – выдала информацию первого занятия. – Новая Зеландия. Пои являются одним из элементов национального искусства капа хака.
– Что? – Казалось, мама вот-вот заплачет.
– Все.
Маша закрыла за собой дверь комнаты.
Очень хотелось взять в руки шары и хотя бы немного поработать с ними, сбросить напряжение. Покрутить «фонтан», «мельницу», «бабочку», «восьмерку».
Прошла вечность. В дверь постучали.
– А посмотреть, как ты это делаешь, можно? – Папа протянул две голубоватые купюры.
– Поехали.
Маша надела свою старую куртку, взяла спортивную сумку с пои – их у нее скопилось уже много. Алиса была права: имея что-то одно, всегда хочется большего.
День был непривычно светел. Что-то вокруг было такое, чего Маша раньше не замечала. Словно мир неожиданно приобрел какую-то краску, которой быть не должно. Степанова смотрела на небо, на асфальт, на кусты – и никак не могла понять, что же не так.
Болотная площадь нехотя оживала, заполнясь людьми. Бродили гуляющие. Под знакомым фонарем уже собрался полукруг зрителей – кто-то начал работать.
Маша бросила сумку на землю, достала свои шары, шевельнула плечами, размяла запястья. Шары повисли на веревках, требовательно потянулись к земле. Маша оживила их. Провела вперед, назад, спереди, сзади, подняла над головой. Шары плыли по воздуху, и вся Болотная площадь благодарно отзывалась на эти движения. Нигде, ни в школьном дворе, ни в коробке баскетбольной площадки около своего дома, Маша не чувствовала такой свободы, как здесь.
Когда ушли родители, она не заметила.
– Кул! – Фрай появился, как всегда, неожиданно. – Твоя подружка пришла. Парня с собой привела. Какой-то он… странный.
Алиса выделялась из разноцветной толпы черным одеянием, иссиня-черным цветом волос. Олег стоял рядом насупившийся и недовольный.
– О! Машка! – пронеслась через толпу Алиса. За ней невозмутимо шествовал Олег.
Степанова подобрала шары. Вспомнился Алтай. Это было очень давно. И, наверное, не с ней.
– Здоруво! – улыбнулся Олег. Улыбка обозначила морщинки на щеках, прищурила глаза.
– Клево, что ты здесь! – как всегда, орала Алиса. – Лежий! Я ей деньги должна! – И сразу повернулась к Маше: – Помнишь, ты мне давала? Эй! – крикнула кому-то в сторону. – Я сейчас!
Маша смотрела на Олега. Наверное, она должна была сейчас что-то испытывать. Горечь разочарования, боль потери, обиду за оскорбление. Но ничего этого почему-то не было. Это был просто Олег. Она его хорошо знала – как говорит, как поворачивается, как хмурит брови, когда слушает. Но это все, и правда, было очень давно. Она уже и не могла вспомнить, когда.
– Я хотел тебя видеть. – Олег протянул мятые купюры. Маша не заметила, как сунула их в карман.
Она молчала. Смотрела на него, улыбалась. И молчала.
– Извини, я не думал, что причиняю тебе боль. Мне казалось, что мы просто общаемся. Ты мне была очень нужна.
– Я на тебя не сержусь, – услышала она свой голос.
Ей хотелось уйти, но Олег не отпускал.
– Подожди!
Маша осторожно вынула свою руку из его руки.
– Это хорошо, что ты был. И хорошо, что все закончилось. Прощай!
Откуда у нее появились эти слова? Откуда это спокойствие? Она словно видела себя со стороны. Это не она говорила, а кто-то другой, взрослый и солидный, в старой куртке и потертых кроссовках.
– До свидания! – заспешил с ответом Олег. – Мы же еще встретимся!
– Лежий! Ну, что ты стоишь! – появилась из толпы Алиса и стала тянуть Олега в сторону.
– А ты изменилась, – не двигался с места Олег. – Повзрослела.
– А ты все такой же, – сухо ответила Маша и перевела взгляд на готессу. – Пока, Алиса! Не пропадай.
Олега с Алисой сдувало теплым ветерком, но они еще цеплялись за действительность, не желая расставаться с тем, что их сейчас окружало.
У Маши в руках были пои. Они звали. Они требовали. Натянулись веревки. Они хотели движения. Они хотели жизни.
Олег не уходил. Он смотрел. Он молчал.
А за Машу говорили шары. Они взлетали в воздух, чтобы с шуршанием опасть вниз, разрезать воздух и вновь взлететь. Чтобы послушно натянуть веревку. В этом была ее свобода. Ее выбор.
– У тебя, правда, очень хорошо получается, – еще пытался говорить Олег, хотя уже понимал, что его слова лишние. – Ты – молодец.
