— Ах, друг мой, не придавай такого смыслу… впрочем, ведь как
тебе угодно; я имел в виду обласкать его и ввести к нам, потому что это почти
доброе дело.
— Ввести к нам? Из Швейцарии?!
— Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю, как
хочешь. Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже
родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что
тебе несколько интересно будет, так как всё-таки из нашей фамилии.
— Разумеется, maman, если с ним можно без церемонии; к тому
же он с дороги есть хочет, почему не накормить, если он не знает куда деваться?
— сказала старшая Александра.
— И вдобавок дитя совершенное, с ним можно еще в жмурки
играть.
— В жмурки играть? Каким образом?
— Ах, maman, перестаньте представляться, пожалуста, — с
досадой перебила Аглая.
Средняя, Аделаида, смешливая, не выдержала и рассмеялась.
— Позовите его, papa, maman позволяет, — решила Аглая.
Генерал позвонил и велел звать князя.
— Но с тем, чтобы непременно завязать ему салфетку на шее,
когда он сядет за стол, — решила генеральша, — позвать Федора, или пусть Мавра…
чтобы стоять за ним и смотреть за ним, когда он будет есть. Спокоен ли он, по
крайней мере, в припадках? Не делает ли жестов?
— Напротив, даже очень мило воспитан и с прекрасными
манерами. Немного слишком простоват иногда… Да вот он и сам! Вот-с, рекомендую,
последний в роде князь Мышкин, однофамилец и, может быть, даже родственник,
примите, обласкайте. Сейчас пойдут завтракать, князь, так сделайте честь… А я
уж, извините, опоздал, спешу…
— Известно, куда вы спешите, — важно проговорила генеральша.
— Спешу, спешу, мой друг, опоздал! Да дайте ему ваши
альбомы, mesdames, пусть он вам там напишет; какой он каллиграф, так на редкость!
талант; там он так у меня расчеркнулся старинным почерком: “Игумен Пафнутий
руку приложил”… Ну, до свидания.
— Пафнутий? Игумен? Да постойте, постойте, куда вы, и какой
там Пафнутий? — с настойчивою досадой и чуть не в тревоге прокричала генеральша
убегавшему супругу.
— Да, да, друг мой, это такой в старину был игумен… а я к
графу, ждет, давно, и главное, сам назначил… Князь, до свидания!
Генерал быстрым шагами удалился.
— Знаю я к какому он графу! — резко проговорила Лизавета
Прокофьевна и раздражительно перевела глаза на князя. — Что бишь! — начала она
брезгливо и досадливо припоминая: — ну, что там? Ах, да: ну, какой там игумен?
— Maman, — начала было Александра, а Аглая даже топнула
ножкой.
— Не мешайте мне, Александра Ивановна, — отчеканила ей генеральша,
— я тоже хочу знать. Садитесь вот тут, князь, вот на этом кресле, напротив,
нет, сюда, к солнцу, к свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла видеть. Ну, какой
там игумен?
— Игумен Пафнутий, — отвечал князь внимательно и серьезно.
— Пафнутий? Это интересно; ну, что же он?
Генеральша спрашивала нетерпеливо, быстро, резко, не сводя
глаз с князя, а когда князь отвечал, она кивала головой вслед за каждым его
словом.
— Игумен Пафнутий, четырнадцатого столетия, — начал князь, —
он правил пустынью на Волге, в нынешней нашей Костромской губернии. Известен
был святою жизнью, ездил в Орду, помогал устраивать тогдашние дела и подписался
под, одною грамотой, а снимок с этой подписи я видел. Мне понравился почерк, и
я его заучил. Когда давеча генерал захотел посмотреть, как я пишу, чтоб
определить меня к месту, то я написал несколько фраз разными шрифтами, и между
прочим “Игумен Пафнутий руку приложил” собственным почерком игумена Пафнутия.
Генералу очень понравилось, вот он теперь и вспомнил.
— Аглая, — сказала генеральша, — запомни: Пафнутий, или
лучше запиши, а то я всегда забываю. Впрочем, я думала будет интереснее. Где ж
эта подпись?
— Осталась, кажется, в кабинете у генерала, на столе.
— Сейчас же послать и принести.
— Да я вам лучше другой раз напишу, если вам угодно.
— Конечно, maman, — сказала Александра, — а теперь лучше бы
завтракать; мы есть хотим.
— И то, — решила генеральша. — Пойдемте, князь; вы очень
хотите кушать?
— Да, теперь захотел очень, и очень вам благодарен.
— Это очень хорошо, что вы вежливы, и я замечаю, что вы
вовсе не такой… чудак, каким вас изволили отрекомендовать. Пойдемте. Садитесь
вот здесь, напротив меня, — хлопотала она, усаживая князя, когда пришли в
столовую. — я хочу на вас смотреть. Александра, Аделаида, потчуйте князя. Не
правда ли, что он вовсе не такой… больной? Может, и салфетку не надо… Вам,
князь, подвязывали салфетку за кушаньем?
— Прежде, когда я лет семи был, кажется, подвязывали, а
теперь я обыкновенно к себе на колени салфетку кладу, когда ем.
— Так и надо. А припадки?
— Припадки? — удивился немного князь: — припадки теперь у
меня довольно редко бывают. Впрочем, не знаю; говорят, здешний климат мне будет
вреден.
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша, обращаясь к дочерям
и продолжая кивать головой вслед за каждым словом князя, — я даже не ожидала.
Стало быть, всё пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и
рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу всё знать; вы
чрезвычайно меня интересуете.
Князь поблагодарил и, кушая с большим аппетитом, стал снова
передавать всё то, о чем ему уже неоднократно приходилось говорить в это утро.
Генеральша становилась всё довольнее и довольнее. Девицы тоже довольно
внимательно слушали. Сочлись роднёй; оказалось, что князь знал свою родословную
довольно хорошо; но как ни подводили, а между ним и генеральшей не оказалось
почти никакого родства. Между дедами и бабками можно бы было еще счесться
отдаленным родством. Эта сухая материя особенно понравилась генеральше, которой
почти никогда не удавалось говорить о своей родословной, при всем желании, так
что она встала из-за стола в возбужденном состоянии духа.
— Пойдемте все в нашу сборную, — сказала она, — и кофей туда
принесут. У нас такая общая комната есть, — обратилась она к князю, уводя его,
— попросту, моя маленькая гостиная, где мы, когда одни сидим, собираемся, и
каждая своим делом занимается: Александра, вот эта, моя старшая дочь, на
фортепиано играет, или читает, или шьет; Аделаида — пейзажи и портреты пишет (и
ничего кончить не может), а Аглая сидит, ничего не делает. У меня тоже дело из
рук валится: ничего не выходит. Ну вот, и пришли; садитесь, князь сюда, к
камину, и рассказывайте. Я хочу знать, как вы рассказываете что-нибудь. Я хочу
вполне убедиться, и когда с княгиней Белоконской увижусь, со старухой, ей про
вас всё расскажу. Я хочу, чтобы вы их всех тоже заинтересовали. Ну, говорите
же.
