Я продолжал удерживать ее тело, наконец она процедила сквозь зубы:
— Чего ты хочешь?
— Ага, — сказал я, — засомневалась?
— Вообще-то, — ответила она с ненавистью, — ты такой же… как и все.
— По реакциям, — согласился я, — а ты бы не была обижена… даже оскорблена, если бы я не среагировал на твои прелести?.. Господи, что за грудь, с ума сойти!..
Она наконец-то перестала избегать моего взгляда, глаза темные и блестящие, как созревший чернослив, а тело слегка расслабилось.
— Вот так-то лучше, — сказал я, — расслабься и постарайся… нет-нет, я не в том смысле!.. Просто я заметно сильнее, не вырвешься. Хотя я и не собирался ничего, это ты на меня набросилась… Господи, а вдруг ты меня хотела изнасиловать?
Она прошипела люто:
— Размечтался!
— Мечты, — сказал я, — это… ладно, обойдемся. Я сейчас слезу, хотя и очень не хочется этого делать, а ты постарайся не набрасываться на меня, хорошо?.. Хотя если хочешь изнасиловать, то я и сопротивляться не буду так уж сильно. Ну, разве что малость, для виду, я такой застенчивый…
Она смотрела на меня ненавидяще, но и с недоумением.
— Слезай!
Я сполз очень медленно, вздыхая и жадно щупая взглядом каждый дюйм ее прекрасного тела, но, если честно, это больше для удовлетворения ее самолюбия, на самом деле видывал и получше фигуры, я ж почти Гильгамеш.
Она быстро зыркнула по сторонам, но единственный выход из часовни находится с моей стороны — не выскочить, вздохнула и произнесла уже контролируемым голосом:
— А ты почему здесь?
— Просто не спалось, — ответил я честно.
— Ты кто? По одежде не скажешь, но по манерам явно из знатных.
— Все мы знатного рода, — ответил я уклончиво, — ибо от Адама… ну, от Адама не все, конечно, но от Евы точно. А зовут меня Ричардом. Пока ты голая, прости, обнаженная, можешь звать меня Ричем.
Она спросила хмуро:
— А когда оденусь?
Я ответил со вздохом:
— Его высочеством.
Она вздрогнула, посмотрела дикими глазами.
— Что?.. Тот самый Ричард?
— Вот она слава, — пробормотал я. — Есть минусы, но есть и плюсы. Ну, раз уж ты уже раздетая, то с моей стороны будет оскорблением…
Она поспешно села и отодвинулась.
— Нет-нет, я не хочу.
Я сказал по-мужски благодушно:
— Да не обращай внимания…
— Нет! — сказала она резче. — Не расстегивайте там ничего… ваше высочество.
— Сама расстегнешь?
Она отодвинулась еще чуть.
— Ваше высочество! В вашу постель мечтают попасть тысячи женщин, что я вам?
— Ладно, — сказал я другим тоном. — Почему ты здесь? Что за обряд? Что случилось? По натекам воска видно, жжешь в этой часовне свечи не первый год… Что тебе это дает?
Я спрашивал требовательно, голосом владетельного лорда, что не только строг и вопрошающ, но и в самом деле может решать проблемы подданных: где словом, где взглядом, а где и кнутом.
Она вздрогнула, выпрямила спину и ответила послушно:
— Ничего не дает. А обряд для другого…
— Чего?
— Другого человека, — объяснила она так же покорно. — Знаете, я бы оделась, если вы не очень против.
— Еще как против, — сказал я горячо, — но здесь в самом деле прохладно, даже холодно, а согреть себя моим телом почему-то не хочешь.
Она торопливо оделась, на меня посматривает со смешанным чувством страха, любопытства, уважения и непонимания.
Затянув потуже пояс, так что грудь стала еще отчетливее под платьем, она сказала торопливо:
— Мне можно уйти?
— Можно, — ответил я, — хотя могла бы и ответить, почему ты здесь, а не на празднике? Кто погребен под этой плитой? Почему ты хранишь этому человеку верность?.. И вообще… там погребен человек?
Ее передернуло, вскинула голову, я видел, как с языка вот-вот сорвется пылкое объяснение, но почему-то скосила глаза на свою высокую грудь и закусила губу.
— Ваше высочество…
— Ладно, — сказал я недовольно, — иди. Хотя и не люблю загадок. И вообще… Может быть, я чем-то мог бы помочь.
Она торопливо направилась к выходу, но на ступеньках замедлила шаг, оглянулась.
— Правда?
— Не обещаю, — ответил я сурово, — я же не знаю проблему.
На ее щеках выступил румянец, она сказала поникшим голосом:
— В вас есть сила, я ощутила. И магия на вас не действует, я пробовала.
— Кое-что есть, — согласился я. — Ну?
Она опустила голову и произнесла едва слышно:
— Это не камень.
— А что? — поинтересовался я.
— Это, — ответила она упавшим голосом, — человек. Чародей Твидлер… Он… был очень силен…
— Нуда, — сказал я саркастически.
— Правда, — заверила она. — Просто… он не ожидал от меня подлости. И не принял защитных мер.
Я всмотрелся в ее отчаянное лицо внимательнее.
— Тогда зачем?
Она ответила плачущим голосом:
— По ошибке!.. Я его не так поняла! Я пришла в ярость… и произнесла это заклинание. Я слабая колдунья, но этого хватило… Вернее, он все силы отдал мне, а я так вот…
Я покрутил головой.
— Погоди. А если не намеками, а возьмешь и расскажешь?
В ее глазах заблестели слезы.
— Не могу!
— Почему?
— Это… это стыдно…
Я перехватил ее взгляд, брошенный на ее высокую грудь, спросил быстро:
— Говори, но только не ври: это связано с твоими сиськами? Не ври, я же сейчас не мужчина, а просто лекарь.
Уговаривать, настаивать и теребить пришлось долго, наконец из отрывков начала складываться картина. Ее зовут Лингерина, она еще в юности начала изучать тайны магии, и все потому, что у нее единственной из всех подруг не росла грудь, оставаясь плоской, как у ребят, из-за чего ее дразнили как девочки, так и мальчики.
Другая бы смирилась, люди смиряются, особенно женщины, но у нее жажда настоять на своем и доказать всем оказалась сильнее. На изучение магии ушло десять долгих мучительных лет. За эти годы добилась возможности превращать воду в вино, освещать весь замок по щелчку пальцев, убирать прыщи и родимые пятна, но грудь все не росла.
Однажды сюда заехал по дороге, спасаясь от сильнейшего ливня, известный чародей Твидлер. Она, жутко стесняясь, но доведенная до крайности отчаянием, рассказала о своей беде. Он оглядел ее и согласился, что молодой женщине с ее неплохими формами недостает только соответствующей груди.
