Она сказала, что согласна на любые муки, на все, что угодно, но только бы вырастить свою плоскую грудь хотя бы до обычных размеров. И тогда чародей, гнусно ухмыляясь, предложил свой вариант…
Она согласилась, он тут же овладел ею прямо здесь, в склепе, и всю ночь наслаждался ее телом. Наконец она исхитрилась и в ярости превратила его в камень.
Я дослушал до этого момента, спросил с пониманием:
— А утром грудь выросла?
Она сказала, вся в слезах:
— Да!
— Великолепные сиськи, — сказал я искренне. — Просто чудо! Глаз не оторвать. Он, вообще-то, молодец, знает толк. Тебе пришлось шить новые платья?
Она всхлипнула:
— Что платья? Как мне вернуть его к жизни?
Я подумал, спросил в непонимании:
— А что, такое возможно? Гм, надо будет спросить моих колдунов и чародеев. Вообще-то, у меня много друзей в этом мире, скопом можно что-то и придумать.
— А я буду всю жизнь ночевать здесь, — заверила она горячо, — пока он не вернется к жизни! Он чувствует, я знаю! Это не искупит мою вину, но… хоть немножко, ну чуть-чуть…
— Чуть-чуть, — согласился я. — Ладно, я дам задание нашим магам.
Глава 13
По возвращении велел созвать лордов на военный совет, а сам пока заглянул к отцу Дитриху. Он давал указания троим священникам, но едва увидел меня на входе в шатер, сразу властным жестом отправил прочь, и все трое смиренно опустили головы и, не выразив ни малейшего протеста — вот бы мне таких лордов! — гуськом и неслышными шагами быстро потянулись к выходу.
Отец Дитрих выждал, когда за последним опустится полог, указал мне на кресло напротив. Лицо его оставалось утомленным, строгим и очень невеселым.
Я медленно сел и, выпрямившись, ждал с неподвижным лицом. Он посмотрел испытуюше в мои полуприкрытые верхними веками глаза.
— Сын мой, я очень тщательно перечитывал Библию. Должен сказать, к своему удивлению, в самом деле обнаружил некоторые моменты… гм… которые истолкованы нашей церковью…
Он запнулся на миг, я сказал торопливо:
— В духе времени, ваше преосвященство! В духе времени.
Он вздохнул с некоторым облегчением, очень уж не хочется произносить слово «неверно».
— Да-да, в духе времени.
— Мир развивается, — сказал я, — потому и церковь должна была развиваться! Иначе ей гибель. Как погибнет та апостольская ветвь, что уже перестала питать себя живительными соками. Как хорошо для нас, что нечестивый Мунтвиг принадлежит именно к той угасающей!
Он вздохнул.
— Сын мой, что именно задело тебя?.. Мы не сможем закрыть все бреши в один день по мановению руки. Но если ты давно обратил на это внимание…
Он сделал намеренную паузу, сердце мое екнуло, вот тот момент, к которому я давно подводил, и я сказал со всем смирением:
— Ваше преосвященство…
Он поморщился.
— Ты знаешь мое имя.
Я снова уже привычно сделал нам по большой чашке горячего сладкого кофе, наполнил под его взглядом вазу печеньем.
— Отец Дитрих, — сказал я чуть жарче, но только чуть, — в нашем обществе назрел подспудный конфликт, который пока что не выходит наружу в силу бедности населения, постоянных войн и лишений, но как только общество станет чуточку благополучнее…
Он медленно взял чашку и снова задержал ее в ладонях, согревая старческую кровь.
— Продолжай.
— …а общество станет богатым и благополучным, — сказал я с жаром, — пусть для этого мне придется истребить всех несогласных… Я имею в виду еретиков, несогласных с железной поступью прогресса. Конфликт в том, что церковь, провозглашая наличие души только у человека, заранее лишила весь остальной мир каких-либо прав на существование, если это только не по милости самих людей.
Он вскинул брови, взгляд стал острее. Мне показалось, что он даже дыхание задержал, слишком уж я покусился на основы основ.
— Отец Дитрих, — сказал я горячо, — я еще в первые дни в Зорре изумился, что даже ревностные христиане поддерживают торговые связи с гномами и прочими нечеловеками… если это крайне важно для человека!
Он сделал глоток, удовлетворенно кивнул, я угадал как по крепости, так и по сладости, но сказал строго:
— Это все запрещено.
— Для человека благочестивого, — согласился я, — или просто совестливого — это мучительно! Никто из нас не желает поступать «неправильно», пусть даже и в интересах дела. Потому крайне важно утвердить доктрину, что все эти гномы, эльфы и даже тролли — это тоже человеки, только заблудшие, одичавшие и озверевшие порой, однако им не закрыт путь в Царство Небесное, ибо велика милость Господа!
Он нахмурился, отпил чуть, подумал.
— В Библии нигде не сказано, что Господь дал души и этим существам. Не так ли?
— Он дал душу Адаму, — напомнил я. — Но люди воевали, сражались за существование, многие не выдерживали тягот и зверели, опускались, превращались в животных… или почти животных. Господь устроил всемирный потоп, чтобы погубить вместе с грешным человечеством нефелимов, стоккимов и прочих гигантов, что развратили людей… но все-таки он дал возможность людям раскаяться в своих грехах, повелев Ною посадить кипарисовую рощу, чтобы из деревьев, когда те вырастут, построить ковчег. На это потребовалось сто двадцать лет, как мы помним из Библии. Почти все смеялись над Ноем, но кое-кто на всякий случай начал готовиться по-своему: углубляли пещеры в горах, готовились их плотно закупорить, если в самом деле вода поднимется так высоко…
— Вода поднялась выше самых высоких гор, — сухо напомнил отец Дитрих.
— И потому погибли великаны-нефилимы, — согласился я, — что намеревались дождаться конца потопа, стоя на вершинах гор. Однако спаслись те, кто укрылся в пещерах и закупорил вход.
Он задержал чашку у рта, покачал головой.
— На это нет указаний.
— Но нет и отрицания, — возразил я. — Это вполне могло быть! Я уверен, такое толкование потопа возникнет. Оно должно возникнуть, что разрешит нам общаться с гномами, эльфами и прочими существами, уже и забывшими, что они тоже… гм… люди.
— Это слишком радикально, — возразил он. — Нет-нет, церковь на это не пойдет.
— Не всегда идут добровольно, — ответил я.
Он насторожился, глаза блеснули гневом.
— Что?
— Бывают обстоятельства, — напомнил я, — когда нам приходится соглашаться с… реальностью. Когда начнется реформация церкви…
Он сделал два глубоких глотка, в наслаждении закрыл глаза, а после паузы ответил мирно:
— Если начнется!
Я ответил почтительно:
