Она покачала головой.
— Милый, император достаточно долго знакомился с обычаями Севера, его в тупик поставить трудно. Да он и раньше старался привлекать к себе лучших из рыцарей Севера… жаль только, что сейчас последняя связь прервалась.
— Что так?
— Пираты, — ответила она. — Были капитаны, что знали тайные дороги, по которым ухитрялись достичь южного континента, но куда-то исчезли.
— Знаю, — ответил я. — Мой друг, сэр Смит, выигравший Золотой Шлем, отправился на юг, но не знаю, доехал ли.
— Сэр Смит? — повторила она в задумчивости. — Нет, не припоминаю…
Я промолчал; Бабетта то ли нечаянно, то ли нарочито иногда дает понять, как вот сейчас, что знает императорский дворец как свои пять пальцев. Угадать трудно, где как бы проболталась, а где нарочитая утечка, дескать, и не сказала, и в то же время дала понять.
— Бабетта, — сказал я в лоб, — к чему этот разговор про императора? Ты же пальцем не шевельнешь просто так?
— Ну, Ричард, милый…
— Так почему?
Она чарующе улыбнулась.
— Ричард… про императора вообще все любят посплетничать. Чем выше человек, тем больше о нем слухов.
— Я не собираю слухи, — пояснил я твердо. — Я как бы весьма занят, ты могла заметить.
— Император заинтересовался тобой, — пояснила она. — Просто заинтересовался.
— Просто заинтересовался, — напомнил я, — очень давно. Весьма заинтересован — тоже… давно. Сейчас уже крайне заинтересован, если говорить в твоих терминах. Настолько заинтересован, что…
Я посмотрел на нее за продолжением, но она лишь с самым невинным видом вскинула брови.
— Что?
— Бабетта, — сказал я с упреком, — не стоит хитрить там, где все видно насквозь. Ты здесь не для того, чтобы сказать насчет впечатлений императора.
Она помолчала, хитренький взгляд постепенно тускнел, наконец я уловил в нем печаль.
— Ты прав…
— Это слишком очевидно, Бабетта.
Она медленно наклонила голову.
— Знаешь, Рич… я никогда не думала, что мне придется говорить такое.
— Что?
— Рич, — произнесла она, — император Герман выглядит несокрушимым… это так и есть, но… для Севера. Там же в его землях у него определенные трудности.
— Все трещит по швам? — уточнил я.
Он покачала головой.
— Нет, именно трудности. Определенные. Не столько извне, хотя есть и это, как внутри.
— Местные феодалы?
Она помедлила с ответом.
— Там все несколько иначе. Но одно есть общее с вашим Севером: семья, окружение, приближенные, интриги, заговоры, попытки укрепиться и возвыситься за счет других… Люди — везде всего лишь люди.
Я покачал головой.
— Кроме тех, кто идет к Богу.
— Ты знаешь таких?
— Весь христианский мир такой, — ответил я гордо, но наткнулся на ее взгляд и пояснил неуклюже: — Не всегда охотно, по-черепашьи, бурча и огрызаясь… но постепенно выдавливая из себя натуру Змея. А у вас там, как понимаю, еще тот гадюшник. Гадюшник — от слова «гад», в которого Господь превратил Первозмея.
Она поморщилась.
— Ты говоришь не как воин и даже не как политик…
— Мы все должны быть выше себя, — ответил я и сделал вид, что перекрестился. — Чем в таком случае императору интересен я?
— Своей чистотой, — ответила она незамедлительно, — рыцарской честью, верностью слову, долгу…
Я сказал с иронией:
— Ну-ну, Бабетта…
— Я серьезно!
Я усмехнулся.
— Мы никогда не говорили серьезно.
— Мы всегда говорили серьезно, — возразила она. — Только прятали за шуточками. Это твоя манера, я моментально ее приняла… Потому что мне это понравилось своей необычностью. И сейчас я говорю очень серьезно. Император слишком горд, чтобы кому-то сказать о своей слабости.
— Тем более, — обронил я, — просить о помощи.
Она нервно дернулась, губы поджались, из чувственно полных, полураскрытых превратились в тонкую щель.
— Он не просит о помощи!
— Да, — согласился я торопливо, чувствуя, что перегнул, — ты права. Просто я благодаря тебе чуть больше узнал о заокеанской империи. Однако, Бабетта, ты и сама наверняка поняла, что я пока не прикрою свой зад… я говорю о тыле, то не сдвинусь с места. Даже если император попросит меня об этом напрямую.
Она моментально, переходя из сердитого состояния, заулыбалась так, что на щеках моментально появились ямочки.
— Неужели ты такой расчетливо осторожный? А где же безрассудная отвага, неистовый порыв, зов сердца?
Я поморщился.
— Перестань.
— Нет, правда?
— Миром правят, — напомнил я, — не безрассудно отважные, а те, кто умело направляет их дурь… назовем ее зовом сердца или еще как-то покрасивше, на реализацию своих идей.
Она сказала с интересом:
— А какие у тебя идеи?
— Естественно, — ответил я нагло, — затащить тебя в постель!
Она очаровательно улыбнулась.
— Ой, Рич! Как я тебя люблю еще и за эту бесстыжую манеру врать прямо в глаза!
— Почему врать?
Она передернула белыми плечиками.
— Когда чего-то слишком много, это обесценивается, не так ли?.. Вокруг тебя столько прекрасных женщин, готовых с радостным визгом прыгнуть в твою постель…
Я раздраженно дернул щекой.
— Я воздерживаюсь от этих связей по другим причинам, а вовсе не потому, что потерял интерес… Никто не скажет, сколько среди них шпионок, агентов влияния, интриганок, не говоря уже о тех, кто сразу же начнет… сама знаешь. А это портит… ну, я и в постели получаюсь, как бы на работе. А на фига?
— Печально, — проговорила она.
Я вздохнул, оглянулся на вход в шатер, скоро придут лорды Военного Совета, сказал деловым голосом:
— Бабетта! Ты весьма настойчиво стараешься привязать меня к колеснице императора Германа, верно? Ибо только с моей помощью можно распространять влияние империи дальше на Север. И что я получу взамен?
Она промолчала, наконец посмотрела мне в глаза очень серьезно.
— А разве расширение своей власти на Север не является твоей целью?
— А император при чем?
Она чуть помедлила с ответом.
— Поддержка сильных никому не мешала. Император признает твою легитимность, это немало. Чтобы никто не сомневался, он жалует тебя титулами…
