Я рассмотрел лицо крупного мужчины, не просто крупного, а огромного и широкого в плечах, с толстыми руками. Лицо тоже крупное и широкое, чем-то напомнило морду могучего льва — олицетворение важности, величия и силы.
Он пошел ко мне ровным шагом благородного человека, который не унизится даже перед Богом.
За моей спиной военачальники тоже смотрят гордо и с достоинством, выпячивают на всеобщее обозрение рукояти мечей с драгоценными камнями в рукоятях, а про доспехи и говорить нечего — у всех вестготские, в этой части материка вообще диво дивное.
Мужчина, что ко мне приближается, принадлежит явно к знати: от него веет надменностью аристократа, у которого вереница предков, и все верно служили отечеству, беззаветно проливая за него кровь и отдавая жизни.
И сам он выглядит прошедшим огонь и воду, лицо сдержанно усталое, бледное, несмотря на сильный загар, явно дорога была нелегкой, под глазами темные мешки.
— Граф Адриан Стивенфельд, — назвался он. — С личным посланием от Его Величества императора Мунтвига.
— Ричард Длинные Руки, — назвался я. — Слушаю вас, граф.
— Простите, ваше высочество, — произнес он учтиво, — но слушать нечего. Я совершенно не знаю, что в послании. Мне только поручено доставить и передать лично вам.
— Лично я здесь, — ответил я так же учтиво. — Вот и моя собачка подтвердит, что это я.
Он чуть улыбнулся.
— Да, люди могут соврать, но не собаки.
Поклонившись, он вытащил из складок плаща небольшой пакет, протянул в мою сторону. Я повел бровью, Альбрехт взял, взвесил на ладони и подошел ко мне.
Граф Стивенфельд еще раз поклонился и, развернувшись, двинулся обратно.
Удивленный, я вскрикнул, нарушая торжественность встречи:
— Граф, а мой ответ?
Он обернулся, покачал головой.
— Ответа не требуется.
Ему подвели коня, он быстро поднялся в седло, и весь отряд, ввиду выполненной миссии, понесся обратно нестройным галопом. Вдогонку ринулись с лаем несколько мелких собачонок из деревни.
Я повернул голову к Альбрехту.
— Давайте, дорогой граф, читайте громко и с выражением…
Он сказал почтительно:
— Ваше высочество, оно адресовано лично вам. Может быть, прочтете у себя в шатре? Без свидетелей?
Судя по лицам военачальников, они считают это естественным, однако я возвысил голос, подпустив в него нотки благородного негодования:
— Это письма от женщин нужно читать наедине, но не от противника! Разве я один воюю? Если письмо от Мунтвига, то вы все должны его читать одновременно со мной!
Их лица светлели, а в глазах зажигались солнца, что же с нами делают умело подобранные слова, а я, какая умелая сволочь, что ухитряюсь их подбирать и расставлять так, что вот они, все мои, бери их голыми руками, посылай куда угодно.
Альбрехт нахмурился, но послушно протянул письмо. Я сломал сургучные печати; это оказался сложенный вчетверо лист пергамента, более удобный формат для пересылок, чем письма, свернутые в трубочку.
Сверху две трети текста занимает титул Мунтвига с перечнем всех его земель и званий, это как обычно, но я напомнил себе, что этим надо заняться отдельно, мы же до сих пор не знаем, чем он владеет, а это значит, не представляем всех его сил, власти и влияния, и хотя вроде бы я видел все его армии, но не могу с уверенностью сказать, сколько армий он в состоянии еще собрать.
Я читал вслух и чувствовал, что голос мой теряет уверенность и начинает звучать, как у козы на базаре.
Мунтвиг, рассыпаясь в любезностях, но не роняя своего достоинства, крайне вежливо заверяет, что принцесса Аскланделла уже и по праву принадлежит принцу Ричарду, так как очарована именно им.
Закончив, я взглянул на лица военачальников, по большей части недоумевающие, у кое-кого довольные, но у двух заметил тщательно скрываемые ухмылки.
— Все в дом, — сказал я люто. — Надо дать ответ запорожцев этому… да, этому, так сказать, императору!
Они всей толпой, грохоча подкованными сапогами, поднялись на крыльцо и вломились за мной в большую комнату.
Альбрехт поинтересовался:
— А как дать ответ? Они уже уехали.
Я зыркнул на Норберта, тот понял, ответил с легким полупоклоном:
— У них тяжелая рыцарская конница. Шли на рысях, мои люди сообщают, сейчас остановились на отдых в полумиле. Если ответ суметь составить за ночь, то утром можно вручить им до того, как отправятся в обратный путь.
Лица военачальников снова просветлели; Альбрехт пробормотал:
— Как я догадываюсь, вы уже приставили к ним лазутчиков, чтобы проследить их обратный путь?
Норберт кивнул, но пояснил:
— Они могут поехать прямо в армию, а к императору отправить одного из гонцов с письмом.
— И не угадать какого?
— Точно.
— Но вы постараетесь, — сказал Альбрехт. — Вы будете не вы, если не попытаетесь проследить все нити.
Норберт произнес сухо:
— Граф, вы говорите что-то не то.
— Тихо, — сказал я в раздражении. — Тут нужно искать, где в письме прицепиться, а не гавкаться…
Норберт поклонился, зыркнул на Альбрехта и отступил к двери.
— Ваше высочество, я лучше пойду к лошадям.
Он торопливо вышел; Альбрехт раздраженно дернул щекой, что-то у него какая-то однобокая репутация получается, остальные смотрят на меня в ожидании и помалкивают, только Макс потихонечку прокрался за чужими спинами к двери.
Я снова прочел письмо, уже медленнее, вчитываясь в слова, в раздражении покрутил головой.
— На такой дешевый трюк не попадусь! Ишь, очарована…
Альбрехт сказал тихонько:
— А вдруг?
— Приятно, конечно, — огрызнулся я, — но я сам могу наговорить таких слов целый мешок, а то и два. Напишите, что принцесса очарована императором Мунтвигом, только о нем и говорит…
— Щебечет, — подсказал герцог Мидль.
— Щебечет, — согласился я, — и чирикает. И так вся расцветает, как только услышит «проклятый Мунтвиг»… э-э-э, «проклятый» вычеркните! Мунтвиг — достаточно, как много в нем слилось, как много… отозвалось, что ли? А мы недостойны такого щастя!..
— Какого? — спросил Сулливан с недоумением.
— Принцессы! — сказал я с раздражением. — Она как бы наше великое щасте!..
Палант сказал в раздумье:
— Если она щасте, да еще великое… так, может, оставить себе?
На него замахнулся Клемент; Палант пригнулся в ужасе от его тяжелой длани и потихоньку отбежал за ту сторону стола.
