«Птицу?»
«Ты против?»
«Нет. Забавные у тебя сравнения».
Золотое пламя шутливо подбрасывает стайку искр, но Диана не пугается, а только зачарованно ойкает.
— Как красиво...
«Хороший птенец».
— Где? — завертела головой девочка.
— Что — где?
— Ну, птенец!
«Она меня слышит?..»
«Похоже».
— Слышу! — тут же влезает ребенок. — А кого я слышу?
«Меня, — и Пламя радостно плещет золотым крылом, обнимая новую питомицу. — Лина, расскажи ей. Лина?..»
Острый укол тревоги и боли, словно прижегший метку на руке, заставляет задохнуться.
Лёш... Что-то плохое с Лёшем, и онемевшие губы никак не могут разомкнуться, чтобы вдохнуть каменно-тяжелый воздух... Лёш...
...Первый раз было так же: тоска жгла, тело горело, но тогда она этого не осознавала. Не до того было. Не до того.
Раньше Лина не задумывалась над значением слов «мир рухнул». Считала всего лишь красивым выражением. Но в эти мгновения мир не просто рухнул — нет, он сгорел и рассыпался пеплом. Вся ее прежняя жизнь, все, что когда-то составляло сущность девочки, а потом девушки по имени Лина, сейчас корчилось в огне и рассыпалось прахом.
Она рухнула на колени, повернувшись спиной к хохочущей матери. Плевать, пусть убивает, пусть сходит с ума. Мне уже все равно, если...
...Он был совсем как живой, даже кровь еще текла... удар в сердце не останавливает сразу... его волосы шевельнулись под сквозняком от распахнутого окна... он был живой, он был теплый под ее дрожащими пальцами... зеленые глаза были открыты, они смотрели мимо нее... никуда не смотрели.
И боль тела была ничто в сравнении с той, сжигающей сердце. Неужели и сейчас...
«Руку!»
— Что?
«Дай руку!»
Не дожидаясь ответа, рядом нетерпеливо взвивается-вихрится огненный язык, обвивает запястье и, легонько толкнувшись, вливается в метку. И вскипает силой...
Это не больно, не страшно и почти не тяжело — просто тело становится проводником, оно вибрирует, наполняясь Пламенем и жизнью, оно горит... светится...
В тысячах километров от Севастополя, в развалинах форта Бекал близ индийского города Канхангад, серый солдат, склонившийся над телом умирающего аборигена, недоуменно фыркнул.
Наделенный мудростью ссои-ша знал, куда их привести — именно здесь аборигены строили еще одну из своих станций, которые отгораживают этот мир от перехода. Разрушить проклятое устройство не удалось — твари-аборигены взялись будто из ниоткуда и нарушили «соединение». Но они и поплатились за это. Пятеро против них, дай-имонов, хозяев двух миров! Тупые аборигены! Их убогие мозги не в силах осознать, что все бесполезно против великого народа, осененного милостью бога Торре! Они посмели лезть... тупые! Но... вкусные.
Солдат облизнулся и украдкой покосился на ссои-ша, оравшего на двоих раненых из группы. Неудачники, прикончить бы их, да группа и так мала, а шаману придется их лечить, тратиться... Но пока ссои-ша занят, можно подзакусить. Этого, вкусного, шаман наверняка потребует себе, он всегда магов требует. Но тут маги все, так ведь? И этот, почти мертвый, и те, что укрылись на станции. А этого, прямо искрящегося, ранил именно он, Нарки, кинул в спину орджич и попал сразу, точно. Почему он должен отдавать вкусного шаману?
Сам съем.
Он примерился к горлу умирающего — многие любят есть еще живое, но сам Нарки не видел в трепыханиях жратвы ничего хорошего, поэтому предпочитал сначала все-таки прикончить. И в этот момент тело дернулось и засветилось.
Нарки успел только удивиться. А потом он мог только выть, корчась, дергаясь в золотом пламени, рваться прочь и бессильно хрипеть, не в силах даже отнять руки...
«Все будет хорошо».
«Он воскрес?»
«Нет. Он просто не умер. Зачем доводить до крайностей? Мы его вылечили... кстати, вставай».
Лина ощутила, что и правда лежит. Пол холодил щеку. Хорошо еще, на живот не упала...
«Вставай. Детей пугаешь».
«Детей? Но тут только Диа...»
«Твоих детей. Кажется, у тебя будет два птенца. Рада?»
— Лина! Лина, ты что? — Маленькие ладошки Дианы отчаянно тормошили за плечи. — Тебе плохо? Позвать Анну?
Теплое золото Пламени ободряюще шепчет:
«Не надо. Все будет хорошо. Теперь будет...»
Проклятье. Убил или не убил? Тело ссои-ша уволокли уцелевшие дай-имоны, перебив след телепорта непонятными чарами. Но даже если бы телепорт уцелел, кидаться за серыми в одиночку — полный идиотизм.
— Лёшка, черт! Живой! — Вопли новоприбывших чуть не обрушили неровно нависший над местом боя камень. — Мы тут рвемся отбивать твое тело, а ты...
— Тише ты! Уф. Перестань крушить мне ребра, а то я решу, что ты и правда расстроен из-за тела... и решил его сотворить. Из меня!
— Ох, прости. — Страж Серхио торопливо разжимает ладони, оставляя Лёшу более-менее непомятые ребра.
— Станция как?
— Порядок. Все цело, все живы-здоровы. Ты прости. Нам показалось, что ты... и мы рванули защищать станцию. Мы...
— Правильно сделали.
— Строители, кстати, наше побоище видели. Все в шоке и почему-то в восторге. Молились за нас, представляешь?
— Живых дай-имонов узрели. Ты ребят-то своих, кстати, побереги, адреса перепиши — пресс-служба наверняка их потянет на всякие шоу. Ох, черт, синяки точно будут.
— Прости.
— Медведь. — Лёш растирает бока. — Мамонт. Динозавр...О нет!
«Нет» относилось к появлению нового лица. Лицо — почти двухметровый светловолосый мужчина — появилось прямо с файером в руке, видимо, чтобы не терять времени, и дикими глазами осмотрело поле боя.
— Лёш...
— Все в порядке! Почти! — торопливо выложил пострадавший, мудро попытавшись отстраниться. — Стой! Не надо... ох...
Увы, полностью ребра уберечь не удалось: встревоженный брат — это вам не терьер, которого можно остановить одной командой. Поэтому в следующую секунду над развалинами вознесся вопль:
— Дим, осторожно! Ты чего делаешь, а? Я же живой... был, по крайней мере.
— Цел? — Дим вскинул ладони, готовясь определить повреждения. — Прости... просто я почувствовал... дай посмотрю...
— Да в порядке я. Тихо, тихо, все нормально. Ну, Дим... Серхио, беру свои слова обратно. Мамонт тут не ты.
— Извини, правда. Но, Лёш, как? Я же видел — удар был смертельный...
— Нет, ты все-таки жалеешь, что не получил тело! — смеется молодой Страж. — Сейчас компенсируем, а то не успокоишься. Вот, это сойдет?
