И опять – стремительный полет на невероятной скорости длиною в двадцать верст, хрип уставшей лошади, розовая пена под седлом, новый ям, распахнутые ворота:
– Коня!!!
Новая печать – и новый полет вперед.
На бешеной скорости ямской гонки уже около полудня Басарга миновал Калязин, незадолго до сумерек промчался через Красный Холм, в сгущающейся ночи, отринув предложение отдохнуть, сменил скакуна в Устюжне и рванул дальше, по зимнику на Андогский стан
[26]
. С неба за его стремительной скачкой с интересом наблюдал сквозь дымку облаков полумесяц, но для того, чтобы разглядеть сверкающую снежной изморозью и обвалованную сугробами дорогу, хватало и этого слабого света.
Еще ям. Другой, третий… Пятый… Басарга уже потерял счет времени, когда зимник наконец-то вывел его к Шексне. По звонкому и гладкому льду гонец повернул на север, высекая шипастыми подковами белесую колючую крупку. Незадолго до рассвета дорога стала снова и снова раздваиваться, но боярский сын, совсем еще недавно собиравший здесь монастырские подати, нужного россоха не пропустил. Около Звоза он повернул вправо, в считаные минуты промчался через замерзшее болото, вырвался на простор Сиверского озера, торопя полузагнанную лошадь в сторону подсвеченных утренним солнцем золотых церковных куполов.
Еще до заутрени он спешился возле Рыбных ворот, застучал кулаком в створку, сунул в нос выглянувшему в окошко сонному привратнику подорожную, заорал:
– Епископа Даниила зови! Быстро, быстро, быстро!!!
Монастырский ярыга, отворив калитку, побежал через двор обители к жилым палатам. Басарга, морщась от боли в затекших ногах, зашагал следом. Над головой, приветствуя гостя, внезапно ударил колокол.
Даниила гонец застал в дверях кельи, вытянул из-за пазухи письмо, выдохнул:
– Князь велел поспешать. Каждый час на счету!
– Проходи, – посторонился монах и указал на свою уже застеленную постель. – Ложись пока.
– Князь Воротынский торопит! – упрямо повторил Басарга.
– Дай хоть прочитать! – сдернул ленту со свитка епископ. – А сам пока отдохни. Всю ночь ведь мчался? Ложись. Как понадобишься, разбужу.
– Токмо зря времени не теряй, – предупредил боярский сын и, позволяя расслабиться уставшему телу, растянулся во весь рост на коричневом шерстяном одеяле.
– Вставай, – толкнул его монах, едва гонец закрыл глаза.
– Не так что-то, отче? – приподнялся на локтях Басарга.
– Поешь, – указал на стол Даниил. – Собрались мы. Последний молебен отстоим – и выходим.
– Не хочется.
– Это у тебя от усталости. Поесть надобно, ужин не скоро.
– Обед? – осторожно уточнил юный воин.
– Обед ты проспал. Поднимайся.
Басарга послушно подсел к столу, взялся за крупный кусок судачьей спины, залитой каким-то пряным соусом, густым и прозрачным. Через силу он положил в рот небольшой кусочек – и тут его желудок словно проснулся вслед за хозяином, потребовав еще и еще. Боярин быстро умял все угощение, запил жидким, чуть сладковатым сытом, а потом съел и весь ломоть хлеба, на котором лежало угощение, стряхнув рыбные косточки в ладонь. Вышел за дверь, отбросил мусор в подтаявшую на свету снежную кучу.
Во дворе стояли три десятка скакунов – половина оседланные, половина нет. Среди прочих выделялась совершенно белая, тонконогая туркестанская кобылка, прикрытая дорогой вышитой попоной, а поверх нее – еще и алым бархатным покрывалом. Под перезвон колоколов из храма Архангела Гавриила монахи длинной процессией вынесли вышитую чересседельную сумку: сама суконная, зеленая, края обшиты парчой и украшены золотыми кистями, по закрывающему содержимое клапану шло шитье из золота в виде крестов, полумесяцев и какой-то вязи, напоминающей арабскую.
На вытянутых руках епископ Даниил осторожно опустил это сокровище на спину кобылки, двое молчальников споро закрепили сумку ремнями под брюхом лошади.
Басарга задумчиво прикусил губу. Разумеется, мчаться верхом всегда быстрее, нежели тянуть повозку, и закрепить на кобыле сумку куда проще, нежели вьючить сундук. Однако у него на глазах неведомое сокровище, ради которого по Волге гоняли целый ушкуй, из крупного и тяжелого груза съежилось до размеров обычной ферязи, если не меховой шапки.
Тайна царская.
Тайна князей Ростовских.
Тайна братства молчальников.
Что же это такое может быть?!
Епископ Даниил, перехватив поводья кобылы, поднялся в седло пегого крупного мерина, перекрестился:
– С Богом, братья!
Монахи – разумеется, молча – быстро поднялись в седла. Действовали они стремительно и привычно, а посохи свои поставили к стремени, ровно рогатины для похода.
Хотя чего удивляться? Басарга по зиме сам едва не стал точно таким же послушником. Рясы у них, может, и монашеские – да руки-то все едино привычное дело помнят!
– Отче, а я?! – спохватившись, крикнул епископу боярский сын.
– Гнедой твой, – указал влево, к крыльцу жилого дома Даниил. – Не отставай, хочу в пути подробности от тебя услышать…
На колокольне гулко ухнул набат, и отряд, сорвавшись в рысь, вылетел за ворота. Басарга, тихо ругаясь, ощупал пояс, убеждаясь, что оружие на месте, вскинул руку к голове – метнулся назад в покои епископа, забрал с постели шапку, подобрал царскую подорожную, сунув за пазуху, выбежал наружу, запрыгнул в седло гнедого скакуна, подобрал поводья, заставляя его попятиться, и тут же резко отпустил, одновременно пиная в живот пятками:
– Пошел!
Гнедой вскинул голову, оглядываясь на всадника, громко фыркнул, резко рванулся вперед, словно проверяя – удержится или нет? – и помчался галопом.
Братию Басарга нагнал только на другом краю озера, когда маленький отряд втягивался под кроны осинника. Монахи мчались правильным ратным строем, разбившись на три небольшие группы. Сзади трое вели за собой заводных, перед ними, оберегая туркестанскую кобылку, мчались плотным отрядом шестеро монахов, епископ был седьмым. Впереди же, в паре сотен шагов, скакали еще пятеро, проверяя дорогу.
В лесу боярин пробиться вперед не мог, а потому до Шексны скакал замыкающим. Только когда зимник вышел на лед и раздвинулся, ему удалось нагнать Даниила и пристроиться стремя в стремя.
– Государь плох? – покосившись на него, поинтересовался монах.
– Позавчера причастился, – кратко объяснил Басарга. – Иные бояре уже Старицким успели присягнуть, князя Владимира на престол прочат.
– Мутят?
– В городе вроде как спокойно, – пожал плечами боярин. – Токмо, сказывают, холопов, посланных опричнину исполчать, слуги старицкие перехватить пытались.
