Басарга этого не видел. Он мчался на старицкого прихвостня, едва не завывая от ненависти. Сероглазый негодяй прищурился, несколько раз тренькнула тетива – и гнедой, хрипнув, заскакал от боли на месте, не слушаясь поводьев.
– Назад! – Епископ Даниил, осознав опасность, крутанул коня и рывком распустил узел своей сумки. Замыкающие монахи стали разворачиваться, но увидели, что из-за берез на узкую лесную дорогу высыпают пищальщики и копейщики.
Засада была спланирована на совесть – пути отхода старицкая челядь тоже надежно перекрыла.
– Вау-у-у!!! Пошли, пошли, пошли!!!
Несчастные заводные лошади, не понимая, чем вызвали гнев хозяев, под ударами посохов и плетей отпрянули, понеслись по дороге назад, стаптывая не успевших метнуться в стороны людей. Тех же, что успели, начали добивать посохами подоспевшие монахи. Отбиваться от них застрявшим в кустах старицким холопам было не так-то просто.
Гнедой под Басаргой продолжал прыгать, вскидывая копыта. Боярский сын с трудом удерживался в седле, видя перед собой то небо, то снег, то епископа Даниила, поднявшегося на стременах и методично посылающего стрелу за стрелой в березняк, перед которым двое молчальников вели схватку, третий монах уже висел неподвижно на прогнувшихся ветвях.
– Проклятье! – Боярин Немеровский хищно прищурился, вскинул лук. Басарга, поняв все, крепко сжал бока скакуна, пнул его пятками, заставляя сдвинуться вперед и заслонить собой епископа. Боярин зарычал, быстро выстрелил два раза – и скакун начал заваливаться. Леонтьев выдернул ноги из стремян, подтянул, упираясь в луку седла, прыгнул вперед, на лету взмахивая саблей из-за головы, вкладывая в удар всю свою силу, чтобы развалить врага от головы до пояса.
Старицкий боярин, пятясь, прикрылся луком – и царский клинок глубоко вошел в деревяшку чуть выше ратовища.
– Какой же ты упрямый, Басарга Леонтьев. – Немеровский отбросил безнадежно испорченное оружие, обнажил саблю. – Придется зарезать, чтобы не мешался.
Боярин завел левую руку за спину, встал к Басарге вполоборота, поднял саблю чуть выше пояса, изгибом вверх. Судя по правильной, даже красивой позе, свое обучение ратному мастерству Немеровский прошел отнюдь не у дядьки-холопа, и даже не в монастырских палатах, а где-то у хороших опытных мастеров.
– Ур-ра! – кинувшись вперед, попытался перерубить ему горло Басарга, но Немеровский, чуть сместившись, отвел царский клинок в сторону и – хоп, хоп, хоп! – быстро и ловко глубоко изрубил крест-накрест боярскому сыну всю грудь, да еще и поперек живота полоснул. Отступил, с интересом наблюдая за противником.
Леонтьев громко закричал, снова ринулся в атаку. Старицкий прихвостень удивленно вскинул брови, отбил его выпад, пропуская мимо себя, щедро, со всей силы рубанул поперек спины – Басарга даже потерял равновесие и упал, врезавшись лицом в снег, но тут же вскочил снова.
– Ну, ты гаденыш! – беззлобно покачал головой Немеровский. – У тебя там чего, броня снизу поддета? Так ведь сие не спасет, боярин. Кабы я знал, сразу отрубил бы голову. Теперь отрублю с опозданием, только и всего.
Басарга понял, что именно так и случится. Его враг владел саблей слишком искусно, чтобы не выполнить обещание. Леонтьев замер на месте, пытаясь отдышаться и готовясь к своей последней сшибке.
– Ведь тебе предлагали деньги, дурашка, – укоризненно покачал головой Немеровский. – Деньги, поместье, место хорошее. Почему ты отказался, безумец? Хотя дело твое. Ты сам выбрал смерть. Вот и умри…
Боярин сделал быстрый шаг вперед, в длинном выпаде направляя клинок боярскому сыну в горло. Басарга отбил это нападение без особого труда, но Немеровский при этом оказался слишком близко, и – юный воин даже не понял, как это произошло, – оголовье чужой сабли с силой врезалось ему в лоб. В глазах на миг потемнело, и Басарга опрокинулся на спину чуть не в самое кострище, потушенное, но еще дымящееся.
У дороги в это время главный отряд старицкой засады добивал молчальников – окровавленный бердыш вонзился в грудь последнего из монахов. У березняка холопье копье тоже опрокинуло последнего из замыкающих коноводов. Однако братья из Кирилловского монастыря дорого продали свои жизни. Из тридцати передовых стрелков засады уцелело не больше десятка, в березняке из полутора десятков ратных людей – всего четверо. К тому же епископ Даниил еще не опустил лук, с безопасного расстояния продолжая выбивать выживших врагов.
Именно в этот миг передовой дозор, развернувшийся на шум схватки, разогнавшись по дороге, врезался в главные силы старицких холопов.
Старицкие слуги, будучи умелыми воинами, услышали топот копыт, сомкнули ряды и развернулись, оперли ратовища копий и бердышей в землю, направили их острия в груди коней…
Но какая польза даже от самого великого умения, когда в тебя врезается многопудовая туша летящего на всем скаку боевого коня?
Людей смяло, раскидало по сторонам, по некоторым из них прошли железные подковы, ломая ребра, руки и ноги. Из пяти монахов в седле остался только один, остальные лишились скакунов, а одного копейщик подловил-таки перед смертью на острие рогатины, но все равно после сшибки против четверых молчальников старицких слуг осталось всего шестеро.
Сеча разгорелась с новой силой, а Басарга в это самое время отчаянно пытался отползти от занесшего клинок боярина Немеровского.
– Могу тебя порадовать, дурашка, – сказал напоследок тот. – Дыбы ты избежал…
Рука Басарги нащупала валявшийся у кострища котелок, он тут же взмахнул находкой – старицкий прихвостень приподнял оружие, спасаясь от удара, и не заметил, как в то же самое мгновенье боярский сын одной лишь кистью повернул свою саблю клинком вверх и резко толкнул ее острие под полу кафтана умелого фехтовальщика. Немеровский охнул, округлив глаза, и захрипел. Басарга, пользуясь его замешательством, откатился вбок, толкнулся и вскочил на ноги, держа в одной руке саблю, а в другой – медный котелок с толстым закопченным донышком.
Немеровский шагнул вперед, взмахнув саблей, – Басарга принял удар на котелок, а своим клинком хлестнул врага по боку. Боярин, чуть повернувшись, нападение отбил, рубанул Леонтьева в голову. Тот опять прикрылся его же «кастрюлькой», нанес прямой укол в грудь. Старицкий прихвостень увернулся, попытался уколоть сам – и опять безуспешно.
Басарга не обольщался – подобранный котелок вовсе не сделал его могучим и ловким воином, в обычной схватке боярин Немеровский быстро зарубил бы его хоть с котелком, хоть без. Однако рана куда-то в нижнюю часть тела лишила умелого бойца былой прыти, движения его стали замедленными и усталыми, шаги он делал с трудом, явно превозмогая сильную боль.
Поняв это, боярский сын пошел по кругу, вынуждая Немеровского кружиться следом, наскакивал, отходил, прикрываясь котелком от ударов и тревожа противника несильными, но частыми и быстрыми уколами. Враг заметно побледнел лицом, уже не поспевая за его выпадами, и когда Басарга, в очередной раз поймав на край «кастрюльки» вражескую саблю, не сделал ответного выпада, а резким и хлестким кистевым движением срубил боярину руку выше локтя, тот вроде вздохнул даже с облегчением и упал на колени, понурив голову.
