Устойчивый запах разложения здесь был еще сильнее. Нудно гудели мухи. Одна из них с размаху ударилась Волкову в лоб. Он заметил, что милиционеры и бригадир стоят в значительном удалении от тела – то ли оттого, чтобы не затоптать следы, то ли считали, что вонять так будет меньше.
– Вы кто? Как вас сюда впустили? – направился к нему лейтенант.
Георгий представился и в очередной раз полез за удостоверением.
Почему-то всегда в такие минуты люди, даже обремененные официальными полномочиями, реагировали одинаково – сникали, замыкались в себе, становились молчаливыми. И почти всегда шелковыми. Но изредка бывали исключения. Как, например, сейчас.
– А с чего это вдруг комитет заинтересовался этим делом? – хмуро спросил лейтенант. Если он и остерегался Волкова, то вида не показывал.
Георгий не ответил. Он смотрел на облепленную мухами изуродованную голову мертвеца.
– Что вы можете сказать об этом человеке? – Сейчас он обращался только к Ипатовой, словно не замечая ни лейтенанта Филиппова, ни бригадира. – Кроме того, что он умер две недели назад.
– Так вы все слышали? – спросила Ипатова и переглянулась с лейтенантом.
– Подожди, Катерина… Вы не ответили на мой вопрос, – не унимался тот, обращаясь к Волкову. – Почему вы здесь и мешаете нам?
Георгий повернулся к нему. Оценил взглядом. Лейтенант явно зарывается. А спрашивает, видно, из противоречия, ведь только что сам плакался на бесперспективность дела. Такое отсутствие логики удивило Волкова.
– Я вам не мешаю, товарищ лейтенант. Вы уже не занимаетесь этим делом. Им занимаюсь я. – И добавил, чтобы поставить Филиппова на место: – Теперь вы мне мешаете! Можете идти. Я вас не задерживаю.
Лейтенант вспыхнул от возмущения, но спорить не стал. Спросил только, как быть с вызовом, поступившим в отделение.
– Об этом не беспокойтесь, – примирительно сказал Волков. – С вашим начальством все согласовано. Я попрошу только вас остаться, – обратился он к Ипатовой.
– Черт знает что!.. – Лейтенант не сдержался и, перед тем как исчезнуть в коридоре, плюнул на пол. За ним ушел бригадир.
– Зря вы так с лейтенантом! – услышал Георгий.
Он повернулся к Ипатовой.
– Слишком высокомерно, – сказала она.
Еще года два-три назад под таким осуждающим взглядом Георгию стало бы неловко. Он уже замечал за собой душевное окостенение и цинизм. Не считал, что это нормально, – скорее неизбежно, если ты намерен исполнять отведенную тебе роль до конца. Но, видимо, еще не до конца избавился от сомнений. Вот эта женщина поставила тебя на место – и сразу стало стыдно. Значит, что-то ты, Георгий, делаешь не так.
Он вздохнул и, чтобы это совсем уж не выглядело слабостью, тут же произнес:
– Давайте займемся делом!
По его просьбе Ипатова вынесла предварительное заключение. Погибший – мужчина, предположительно тридцати или тридцати пяти лет, в последние месяцы тяжелым физическим трудом не занимался, возможно, когда-то бывал в местах лишения свободы, о чем свидетельствует характерная татуировка на руках. Неухоженность отдельных частей тела, включая грязь под ногтями рук и ног, а также на ступнях, свалявшиеся волосы – все это свидетельствует о том, что погибший не следил за собой достаточно продолжительное время. Во всяком случае, любовью к гигиене он не страдал. И признаки разложения здесь ни при чем.
– Грязнуля, значит, – кивнул Георгий.
– Только не могу понять, как это согласуется с его одеждой, – сказала Екатерина.
Одежда у мертвеца действительно была просто супер, хотя, с точки зрения Георгия, не отличалась гармоничностью: дорогая, по виду явно заграничная шерстяная кофта несколько даже вызывающего покроя и цвета «вырви глаз»; под ней блузка необычного фасона; расклешенные джинсы, тоже весьма приличные, по последней моде, привозные наверняка; ремень кожаный черный, тонкий, с эмблемой иностранной фирмы на пряжке. Не было только обуви – из брюк торчали голые ступни с грязными и нестрижеными ногтями.
Георгий присмотрелся к вышивке на джинсах. Золотистая нить узора создавала какой-то рисунок.
– Вы тоже заметили? – спросила Ипатова, перехватив его взгляд.
– Аляповато одет красавчик. Вы об этом?
– Это не его одежда. Женская. Смотрите, на кардигане пуговицы с какой стороны?
Георгий понял, что она говорит о кофте. Он посмотрел на ряд огромных пуговиц, пришитых слева. Хмыкнул. Да и вышивка на джинсах явно не примета сильного пола.
– Вот еще что я заметила… Позволите?
Наблюдая за действиями Ипатовой, Георгий присел на корточки рядом с телом, стараясь дышать только ртом. Она приспустила молнию на джинсах погибшего и завернула пояс. Нижнего белья не оказалось.
– Странно… Признаюсь, я все-таки ожидал увидеть хотя бы семейные трусы… Ну и что вы можете сказать по этому поводу? – Волков выпрямился и по привычке полез за сигаретами в нагрудный карман, но вовремя вспомнил, что бросил курить. Впрочем, вряд ли это помогло бы перебить трупный запах. Казалось, он стал еще навязчивее после того, как Ипатова побеспокоила мертвеца, притронувшись к его одежде.
– Вы думаете, при жизни он любил наряжаться женщиной? – спросила Ипатова.
– Или спускать штаны в парке перед неискушенными девицами, – добавил Волков. – Да, встречаются еще такие извращенцы в нашем отечестве. Не всех перевели… – зло произнес он. – А как объяснить его нелюбовь к гигиене? У вас есть какие-то мысли?
Екатерина пожала плечами – мол, не знаю.
– То-то и оно! Скорее всего, он где-то взял эту одежду. Потому что собственной или не было, или пришла в негодность… – в задумчивости произнес Георгий. – Вот только обуви нужной не подобрал.
– Но есть еще один момент, на который вам следует обратить внимание.
– На какой же? – спросил он.
– В этой стадии давно должны были завестись личинки. Но этого нет. Он чист, как будто хранился в помещении, где нет насекомых. Его сюда принесли. Это меня и смутило.
Сказав это, Ипатова вздохнула:
– Сплошные загадки.
– Да уж, – ответил Георгий.
Загадок было много. Гораздо больше, чем она подозревает.
Послышался шум. Они обернулись. В комнату вошли люди, еще ранее вызванные Волковым. Нужно было все сфотографировать, осмотреть, убрать.
– Ну что ж, спасибо вам, – поблагодарил он Ипатову, когда оба вышли на свет. Приятно было вдыхать прохладный, после дождя пропитанный свежестью воздух.
– Не за что, – поблагодарила она, радуясь тому, что может быть свободной.
Однако чувство это оказалось преждевременным.
– Екатерина Ивановна, вы меня простите, – сказал Волков. – Все будет в порядке. Но… – он замялся. – Вам придется еще немного потратить свое рабочее время.
