С глаз долой, из сердца вон. Жизнь в стране, урезанной до территории времен Ивана Грозного, потихоньку стала налаживаться. Но душою Тихон был ТАМ, — где была его родина, которую предали те, кто издавна считал, что Сибирь и Дальний Восток — это не Россия, а так, придаток, с которого можно кормиться.
Контроль над территориями за Уралом прибрало в свои руки Бюро эксплуатации недр. Цивилизованная вроде бы структура, с подразделениями во всех вполне цивилизованных государствах. Корпорация, состоящая из отдельных людей, каждый из которых мог считаться милым, порядочным человеком. Но в совокупности эти тысячи милых порядочных людей образовывали чудовищную и бесчеловечную машину по нещадному извлечению ресурсов.
Не дожидаясь, когда спадет радиационный фон, БЭН объявило свои территории зоной свободной добычи и начало набор волонтеров. Тихон без сомнений отправился в контору по найму. Перемена образа жизни сулила возможность вернуться на родину. Тогда он еще не понимал, что возвращаться-то, собственно, некуда…
Так как в нем всегда жива была техническая жилка, он записался на краткосрочные курсы наладчиков шахтного оборудования. Правда, обязательство отработать перед компанией положенный по контракту срок не давало возможности жить по своему усмотрению. Три года он отпахал на восстановленных и вновь открываемых шахтах. Каждую неделю приличная сумма ложилась на счет, но куда тратить деньги, он не задумывался. Работать приходилось в суровых, подчас жесточайших условиях. Постепенно, как подсознательное стремление к смерти, рождалась в нем жажда риска. Это позволяло забыться, целиком отдаться своему делу. И он уже не представлял, что можно где-то найти другую работу. Среди собратьев по труду он искал таких же одиноких волков, как сам. Постепенно их собралась дружная бригада, готовая перемещаться от места к месту, куда позовут новые хозяева. Им часто поручали опасную работу в шахтах, где были особенно сильны скопления метана и малейшая искра могла привести к непоправимым последствиям. Первыми они оценивали результаты своего труда, называли себя смертниками и, спускаясь в самую преисподнюю, смеялись над теми, кто трясся за собственные жизни. Над теми, кто мечтал живым и невредимым вернуться в большой мир. В свой дом. К родным и близким. У смертников ничего этого не было. В какой-то мере это и сыграло с ними злую шутку в Якутии, где срочно понадобилось запускать брошенные в войну рудники. Тамошние владельцы предоставили дешевое и бракованное оборудование, и бригаду фактически отправили на верную смерть. Они не нужны были сытому миру, отъевшемуся падали с тела поверженного гиганта. В крайнем случае огорчатся страховые компании, выплачивая внушительные суммы, которые по смерти застрахованного, если у него нет наследников, должны достаться нанимателям — так хитро было прописано в договорах у большинства из членов бригады Тихона. Никто, естественно, под лупой эти договоры не изучал.
После взрыва метана они попали под завал — крепи шахты проявили все свое коварство. Из тридцати человек выжило двое: Тихон да Алекс Эджертон, дружок-иноземец. Три года они проработали рука об руку. И только двое выбрались из заварушки почти невредимыми. Несколько царапин да шок от обезвоживания не в счет.
В этом Тихон увидел знак. Судьба хранила его для чего-то большего.
Но даже после случившегося речи не шло о возвращении в ставшую чужой для него новую Россию, за несколько лет съежившуюся до границ шестнадцатого века. Он считал себя русским, но той России, которую он любил и помнил, больше не существовало. Его родная земля была Сибирь. Когда-то русская, а теперь непонятно чья. Больная от нанесенных ран, но все такая же огромная и суровая.
После счастливого спасения Тихон покончил с рудниками, благо контракт истек, пока он лежал в больнице. Решил сменить профессию и нанялся на «Берту» — судно, курсирующее от Ледовитого океана через северо-западные границы Братской Резервации к юго-восточным — по Енисею, Ангаре, рекам помельче, не боясь ни порогов, ни льда, совершая безумные порой вылазки в труднодоступные места. Когда капитан Мао подрядился на каботажные рейды в заливах Карского моря, Тихон завел в портах знакомства и решил заняться контрабандой, благо скопилась умопомрачительная сумма, которую он пустил на рисковое дело помощи партизанам, добивавшимся самоопределения сибирских территорий. Так что вовсе не деньги были самоцелью. Опасность — вот что привлекало Тихона. С некоторых пор она стала его новым кумиром.
В конечном итоге дело закончилось поражением…
* * *
Так, постепенно, воспоминание за воспоминанием, промелькнула перед ним прошлая жизнь. Она разделилась на две части, существовавшие отдельно, независимо друг от друга. В первой и главной у него была семья. С теплотой он вспоминал те далекие, навсегда ушедшие в небытие времена, когда мог считать себя абсолютно счастливым человеком, о чем тогда и не подозревал даже.
Нынешнее свое существование, когда главным побудительным мотивом стал беспрестанный поиск места в изменившейся реальности, Тихон считал явлением временным. Надеялся, что судьба рано или поздно выкинет его к новому берегу, и начнется другая часть жизни, где он тоже будет счастлив. Но как-то по-другому, не так, как раньше.
И вот новая черта, которую он перешел. Не то ли это событие, которого он так ждал? Случайно ли оказался в лагере поселенцев? Нет, в случайности он давно не верил. Значит, это очередная перемена. Поселенцы собираются двинуться на юго-восток по дороге, когда-то ведущей в Иркутск. Вчера утром в приступе малодушия он намерен был идти в Полосу. Человек в Братске говорил о скитниках, живущих в Полосе. Бывают ли такие совпадения?..
И отказаться от предложения Амантура значит бежать от судьбы.
«Нет, я отправлюсь завтра вместе с поселенцами, а там и в Иркутск. Хотя бы для того, чтобы узнать — кто же такие скитники? И что же это за треклятое место — Полоса, что поглотила мой родной город?»
* * *
Он дернулся и пробудился от непроизвольного движения. Понял, что заснул. В комнате стояла тишина. Однако Тихон испытал странное, знакомое ощущение чего-то грядущего, несколько позабытое: с подобным он сталкивался, когда работал в рудниках, смиренно полагаясь на тех своенравных коней, которые, как он верил, куда-нибудь да вывезут. И вот сейчас опять проняло.
Он лежал, не шевелясь, затаив дыхание, и напряженно вслушивался. Мог уловить даже слабые звуки. Нужно только уметь отличать их от стука собственного сердца и шума крови в голове. Вот в углу прошуршала мышь. Закапала вода наверху.
Нет, не наверху!
И не вода это вовсе, а какой-то клекот наподобие птичьего.
Звук исходил с улицы, прямо из-под окон комнаты. Прежде чем выглянуть, Тихон достал очки. На улице заметно посветлело. Высоко поднявшаяся луна выглядывала из-за туч. Тяжелые, они быстро двигались по небу, подгоняемые ветром. Снова раздался клекот, и Тихон, как ему показалось, четко определил направление. Всмотревшись в промежуток между развалинами двух домов, какое-то время ничего не видел, кроме нагромождения камней. Но вот клекот повторился, и снова, как в прошлый раз, в лунном пейзаже проступили смутные очертания двуногого существа. Не понадобилось бинокля, чтобы разглядеть албасту, как его (или ее?) называли поселенцы.
