И, несмотря на страшную правду о том, каким жестоким для людей образом эти дети оказались здесь, что-то прекрасное ощущалось в самой основе этого мира. То, чего он никогда и нигде не мог испытывать и к чему едва-едва прикоснулся сейчас. Нежный чистый воздух? Прозрачная до удивительной глубины вода? Нет, не то… Это властвующие здесь чувства, энергия — они необыкновенны!..
Яркий свет отступил, и внезапно стало холодно. Тихон осмотрелся. Он вернулся из другой реальности и снова стоял у тела албасты, но по сравнению с облегающим плотным сиянием увиденного мира этот свет теперь казался холодным и безжизненным. Смертельно раненая албаста смотрела на него начинающими мутнеть глазами.
Тихон опустился, схватил существо за лапу:
«Что же ты хотела показать мне? Что?»
Но крик ребенка оборвал его попытки достучаться до умирающего сознания албасты. Крик требовательный, просящий внимания. Ребенок засучил ножками, побледневшую кожу его усеяли пупырышки. Он замерз и требовал помощи. Тихон подхватил малыша и прижал к себе. И в тот самый момент, когда он отнял ребенка от тела албасты, окружающий его свет погас. Будто адская чернильная пустота поглотила все вокруг.
Ребенок в его руках дергался и кричал, а Тихон его даже не видел.
«Давай сюда!» — услышал он чей-то крик.
Повернулся и направился на голос.
Было по-прежнему темно, и он не сразу понял, что вновь находится в лесу, окруженный людьми, державшими в руках факелы. Вот только факелов поначалу не было видно. Они становились яркими постепенно, пока он шел на голоса, приглушенные толщей разделявшего их пространства. Да, собственно, никуда он и не уходил. Все это был мираж, фантом, виртуальность… Но каким необыкновенным и осязаемым показался ему тот мир.
«Сюда!» — звали нетерпеливые голоса.
«Сюда!»
«Не упади!»
Тихон повернулся к умирающей албасте. Оказалось, тело ее до сих пор слегка светится. Албаста бросила на него взгляд, пронизанный Добром и Светом. И Тихон понял, что именно этими двумя качествами его удивил тот странный мир, в котором он оказался на миг.
«Разве эти существа могут делать что-то плохое? Это неправда. Здесь что-то другое. То, чего никто не может понять! Или не хочет!..»
Вдруг что-то черное, прорвав слабый круг света, ударило в тело албасты. Ее боль снова отозвалась в теле Тихона. Черные твердые предметы вылетали из-за его спины, и он не понял вначале, что это камни. Боль душила его, он ощущал принадлежность к чувствам абласты, как если бы камни ожигали его кожу. Крики людей не сразу дошли до его сознания:
— Убить людоеда!
— Сдохни!
— Попал! Я попал!..
— Сдохни тварь!..
— Пусть сдохнет!..
Тихон слышал злобный смех и наконец-то смог разглядеть человеческие фигуры. Поняв, что ребенок спасен и ничто больше не мешает расправиться с ненавистной тварью, люди швыряли в нее камни.
— Что же вы делаете?! — закричал Тихон. Но его не слушали.
— Остановитесь! — крикнул он. — Вы не понимаете! Так нельзя!..
Он крепко сжимал тельце младенца, но ощутил, что кто-то тянет ребенка из его рук.
— Давай сюда! Отдай мне!..
Какие же мерзкие у них были голоса.
Тихону казалось, что он совершает ошибку, что нельзя отдавать им ребенка, что гораздо лучше было бы, если бы младенец остался с албастой, умер бы вместе с ней и перенесся в страну грез, которую он увидел, как наяву.
«Какая страна грез?! Опомнись!» — кричала другая часть его сознания.
Он увидел перед собой лицо сумасшедшей женщины, обрадованной возвращением, как ей должно быть казалось, навсегда утраченного дитя. Ему внезапно стало жаль несчастную.
«Пусть возьмет, если это утешит ее».
Но ребенок, очутившись в руках женщины, плакал и никак не мог утихнуть. И даже когда она, не стесняясь никого, попыталась дать ему грудь, он отбрыкивался и продолжал возмущенно орать. Не унимался и когда женщина, нервно тряся его, затянула песенку.
— Что с моим ребенком?! — истерически вскричала она. — Эта тварь что-то сделала с ним! Он умрет! Умрет! Умрет!..
Тихон отвернулся. Он увидел, что к албасте, уже не страшась той таинственной боли, что мешала расправиться с существом, подступили первые смельчаки. Один из них пнул существо в руку-лапу, и та нелепо подпрыгнула.
— Надо же, какая здоровая! — сказал он.
— Здоровая, да дохлая! — его сосед рассмеялся.
— А ну отойди! — рявкнул Тихон, и мужчины трусливо попятились.
— Где вы были, когда она не давала вам подойти к себе? Осмелели?!
— А ты на нас не ори, — грубо, но без особой уверенности произнес кто-то.
— Да! — поддержал другой. — Эту тварь вообще четвертовать надо было!
— Спалить! — крикнул кто-то сзади.
— Да! Да! Сжечь! — завопили остальные.
Им удалось оттолкнуть Тихона. Он не сопротивлялся. На него опять накатило предчувствие. Уверенность в скорой смерти этих людей возникла в нем где-то глубоко внутри. И в ужасе он отпрянул, наблюдая за обезумевшей толпой.
Откуда-то они натащили веток и взвалили на кучу тело албасты. Затем несколько человек разом поднесли факелы. Сначала ветви не хотели разгораться, но среди них попались сухие и, они вспыхнули, словно порох, заставив отшатнуться. Дикий смех разлетелся вокруг. Люди плясали над трупом поверженного врага.
Не желая больше находиться здесь, Тихон развернулся и быстро зашагал к поселку. Вскоре он увидел впереди женщину, которая взяла у него ребенка, и мужчину с ней. Они о чем-то спорили.
— Я не хочу его! — услышал Тихон тревожный голос женщины. — Он проклят! Эта тварь навредила ему!
— Зачем же ты его взяла? Это не наш ребенок!
— Как не наш? — женщина остановилась.
Злотников поравнялся с ними.
— Он спас! — узнала она его. — Пусть он и заберет!
Ее слова заставили Тихона тоже остановиться. Он увидел, что она плачет, и как будто проблеск сознания мелькнул в ее глазах. Но только мелькнул. И снова погас.
— Нет! Пусть он заберет его! И вернет ЕЙ! Или… Или… — женщина в растерянности посмотрела вокруг. Взгляд ее уперся в извилину присыпанного снегом оврага. — Я брошу его туда! — крикнула она.
Сделав замах, женщина готова была отшвырнуть младенца от себя. Тихон успел оказаться рядом. Он подхватил его в тот самый момент, когда тот выскользнул из рук женщины. Взгляд ее вдруг снова прояснился, и она закричала, осознав чудовищность своего поступка. Попыталась вырвать младенца из рук Тихона, но тот благоразумно отбежал.
— Он мой! Он мой! Спасибо, что ты спас его! — кричала она Тихону, и белки ее глаз блестели в темноте. — Отдай мне его!
