Я так была поражена его предложением, что сама не знаю,
отчего заплакала. Он принял мои слезы за благодарность и сказал мне, что он
всегда был уверен, что я добрая, чувствительная и ученая девица, но что он не
прежде, впрочем, решился на сию меру, как разузнав со всею подробностию о моем
теперешнем поведении. Тут он расспрашивал о вас, сказал, что про все слышал,
что вы благородных правил человек, что он с своей стороны не хочет быть у вас в
долгу и что довольно ли вам будет пятьсот рублей за все, что вы для меня
сделали? Когда же я ему объяснила, что вы для меня то сделали, чего никакими
деньгами не заплатишь, то он сказал мне, что все вздор, что все это романы, что
я еще молода и стихи читаю, что романы губят молодых девушек, что книги только
нравственность портят и что он терпеть не может никаких книг; советовал прожить
его годы и тогда об людях говорить; «тогда, – прибавил он, – и людей узнаете».
Потом он сказал, чтобы я поразмыслила хорошенько об его предложениях, что ему
весьма будет неприятно, если я такой важный шаг сделаю необдуманно, прибавил,
что необдуманность и увлечение губят юность неопытную, но что он чрезвычайно
желает с моей стороны благоприятного ответа, что, наконец, в противном случае,
он принужден будет жениться в Москве на купчихе, потому что, говорит он, я
присягнул негодяя-племянника лишить наследства. Он оставил насильно у меня на
пяльцах пятьсот рублей, как он сказал, на конфекты; сказал, что в деревне я
растолстею, как лепешка, что буду у него как сыр в масле кататься, что у него
теперь ужасно много хлопот, что он целый день по делам протаскался и что теперь
между делом забежал ко мне. Тут он ушел. Я долго думала, я много передумала, я
мучилась, думая, друг мой, наконец я решилась. Друг мой, я выйду за него, я
должна согласиться на его предложение. Если кто может избавить меня от моего
позора, возвратить мне честное имя, отвратить от меня бедность, лишения и
несчастия в будущем, так это единственно он. Чего же мне ожидать от грядущего,
чего еще спрашивать у судьбы? Федора говорит, что своего счастия терять не
нужно; говорит – что же в таком случае и называется счастием? Я по крайней мере
не нахожу другого пути для себя, бесценный друг мой. Что мне делать? Работою я
и так все здоровье испортила; работать постоянно я не могу. В люди идти? – я с
тоски исчахну, к тому же я никому не угожу. Я хворая от природы, и потому
всегда буду бременем на чужих руках. Конечно, я и теперь не в рай иду, но что
же мне делать, друг мой, что же мне делать? Из чего выбирать мне?
Я не просила у вас советов. Я хотела обдумать одна. Решение,
которое вы прочли сейчас, неизменно, и я немедленно объявляю его Быкову,
который и без того торопит меня окончательным решением. Он сказал, что у него
дела не ждут, что ему нужно ехать и что не откладывать же их из-за пустяков.
Знает бог, буду ли я счастлива, в его святой, неисповедимой власти судьбы мои,
но я решилась. Говорят, что Быков человек добрый; он будет уважать меня; может
быть, и я также буду уважать его. Чего же ждать более от нашего брака?
Уведомляю вас обо всем, Макар Алексеевич. Я уверена, вы
поймете всю тоску мою. Не отвлекайте меня от моего намерения. Усилия ваши будут
тщетны. Взвесьте в своем собственном сердце все, что принудило меня так
поступить. Я очень тревожилась сначала, но теперь я спокойнее. Что впереди, я
не знаю. Что будет, то будет; как бог пошлет!..
Пришел Быков; я бросаю письмо неоконченным. Много еще хотела
сказать вам. Быков уж здесь!
В. Д.
Сентября 23-го.
Маточка, Варвара Алексеевна!
Я, маточка, спешу вам отвечать; я, маточка, спешу вам
объявить, что я изумлен. Все это как-то не того… Вчера мы похоронили Горшкова.
Да, это так, Варенька, это так; Быков поступил благородно; только вот видите
ли, родная моя, так вы и соглашаетесь. Конечно, во всем воля божия; это так,
это непременно должно быть так, то есть тут воля-то божия непременно должна
быть; и промысл творца небесного, конечно, и благ и неисповедим, и судьбы тоже,
и они то же самое. Федора тоже в вас участие принимает. Конечно, вы счастливы
теперь будете, маточка, в довольстве будете, моя голубочка, ясочка моя,
ненаглядная вы моя, ангельчик мой, – только вот видите ли, Варенька, как же это
так скоро?.. Да, дела… у господина Быкова есть дела – конечно, у кого нет дел,
и у него тоже они могут случиться… видел я его, как он от вас выходил. Видный,
видный мужчина; даже уж и очень видный мужчина. Только все это как-то не так,
дело-то не в том именно, что он видный мужчина, да я-то теперь как-то сам не
свой. Только вот как же мы будем теперь письма-то друг к другу писать? Я-то,
я-то как же один останусь? Я, ангельчик мой, все взвешиваю, все взвешиваю, как
вы писали-то мне там, в сердце-то моем все это взвешиваю, причины-то эти. Я уже
двадцатый лист оканчивал переписывать, а между тем эти происшествия-то нашли!
Маточка, ведь вот вы едете, так и закупки-то вам различные сделать нужно,
башмачки разные, платьице, а вот у меня кстати и магазин есть знакомый в
Гороховой; помните, как я вам еще его все описывал. Да нет же! Как же вы,
маточка, что вы! ведь вам нельзя теперь ехать, совершенно невозможно, никак
невозможно. Ведь вам нужно покупки большие делать, да и экипаж заводить. К тому
же и погода теперь дурная; вы посмотрите-ка, дождь как из ведра льет, и такой
мокрый дождь, да еще… еще то, что вам холодно будет, мой ангельчик; сердечку-то
вашему будет холодно! Ведь вот вы боитесь чужого человека, а едете. А я-то на
кого здесь один останусь? Да вот Федора говорит, что вас счастие ожидает
большое… да ведь она баба буйная и меня погубить желает. Пойдете ли вы ко
всенощной сегодня, маточка? Я бы вас пошел посмотреть. Оно правда, маточка,
совершенная правда, что вы девица ученая, добродетельная и чувствительная,
только пусть уж он лучше женится на купчихе! Как вы думаете, маточка? пусть уж
лучше на купчихе-то женится! Я к вам, Варенька вы моя, как смеркнется, так и
забегу на часок. Нынче ведь рано смеркается, так я и забегу. Я, маточка, к вам
непременно на часочек приду сегодня. Вот вы теперь ждете Быкова, а как он
уйдет, так тогда… Вот подождите, маточка, я забегу…
Макар Девушкин.
Сентября 27-го.
Друг мой, Макар Алексеевич!
Господин Быков сказал, что у меня непременно должно быть на
три дюжины рубашек голландского полотна. Так нужно как можно скорее приискать
белошвеек для двух дюжин, а времени у нас очень мало. Господин Быков сердится,
говорит, что с этими тряпками ужасно много возни. Свадьба наша через пять дней,
а на другой день после свадьбы мы едем. Господин Быков торопится, говорит, что
на вздор много времени не нужно терять. Я измучилась от хлопот и чуть на ногах
стою. Дела страшная куча, а, право, лучше, если б этого ничего не было. Да еще:
у нас недостает блонд
[13]
и кружева, так вот нужно бы прикупить, потому что
господин Быков говорит, что он не хочет, чтобы жена его как кухарка ходила, и
что я непременно должна «утереть нос всем помещицам». Так он сам говорит. Так
вот, Макар Алексеевич, адресуйтесь, пожалуйста, к мадам Шифон в Гороховую и
попросите, во-первых, прислать к нам белошвеек, а во-вторых, чтоб и сама
потрудилась заехать. Я сегодня больна. На новой квартире у нас так холодно и
беспорядки ужасные. Тетушка господина Быкова чуть-чуть дышит от старости. Я
боюсь, чтобы не умерла до нашего отъезда, но господин Быков говорит, что
ничего, очнется. В доме у нас беспорядки ужасные. Господин Быков с нами не
живет, так люди все разбегаются, бог знает куда. Случается, что одна Федора нам
прислуживает: а камердинер господина Быкова, который смотрит за всем, уже
третий день неизвестно где пропадает. Господин Быков заезжает каждое утро, все
сердится и вчера побил приказчика дома, за что имел неприятности с полицией… Не
с кем было к вам и письма-то послать. Пишу по городской почте. Да! Чуть было не
забыла самого важного. Скажите мадам Шифон, чтобы блонды она непременно
переменила, сообразуясь со вчерашним образчиком, и чтобы сама заехала ко мне
показать новый выбор. Да скажите еще, что я раздумала насчет канзу
[14]
; что его
нужно вышивать крошью. Да еще: буквы для вензелей на платках вышивать тамбуром;
слышите ли? тамбуром, а не гладью. Смотрите же, не забудьте, что тамбуром! Вот
еще чуть было не забыла! Передайте ей, ради бога, чтобы листики на пелерине
шить возвышенно, усики и шипы кордоне
[15]
, а потом обшить воротник кружевом или
широкой фальбалой
[16]
. Пожалуйста, передайте, Макар Алексеевич.
