Мы подъехали к дому Алекса, выходя из машины, он сказал:
– Зайдем ко мне. Выпьем кофе и, если захочешь, все обсудим. Если не захочешь, просто помолчим.
– Спасибо, – ответила я, направляясь к своему «Рено». – Сейчас как раз тот случай, когда хочется побыть одной.
Он не стал возражать, но по его лицу было заметно, мое решение ему не очень понравилось. Может, он исключительно человеколюбив и хочет поддержать меня в непростой ситуации? Хороший парень, которого я упорно подозреваю бог знает в чем. Он поехал со мной, потому что хотел убедиться: мать Виолы не расскажет ничего лишнего? А если Виола не была ему безразлична, хоть он и пытался убедить меня в обратном? Мы союзники или враги? Черт его знает. Вопрос следовало бы поставить иначе: чего я хочу? Видеть в нем врага или друга? Я боюсь ему доверять. Он мужчина, который вызывает непрошеное волнение, а я не верю, что это может быть взаимным, то есть попросту к нему придираюсь? Закомплексованная девица. Я скорее возненавижу, чем решусь полюбить. Чушь. Ничего я не боюсь. Нет у меня никаких комплексов. Дело в другом… дело в нем, в том чувстве тревоги, которое он вызывает. Даже когда молчит или улыбается вполне по-человечески. В нем есть что-то скрытое, суровое, недоброе… Тоже мне психолог.
Я притормозила возле ворот арендованного дома, собралась выйти из машины, чтобы их открыть, но вдруг надавила педаль газа. Я думала об Алексе, но подспудно все это время решала: что делать дальше. И теперь решение пришло само собой.
Вскоре я была уже в городе. Заехала к себе, включила компьютер и, распечатав фотографию Виолы, долго вертела ее в руках. Девушка за столиком в кафе, платье на бретельках, рядом лежит шляпа. Я бы запросто могла решить, будто это моя фотография. Положила фотографию в сумку, перевела взгляд на телефон, но позвонить так и не решилась. А потом поехала к отцу, понятия не имея, как задать волнующий меня вопрос. Я не была уверена, что вообще смогу заговорить, боясь своей и его боли.
Папа был дома, мне, конечно, обрадовался. Мы выпили чаю, и, сидя рядом с ним, я почувствовала себя куда спокойнее. И вместе с тем появилось чувство… его трудно выразить словами… сомнение? Я вдруг вспомнила рассказ матери Виолы и отчетливо поняла: если промолчу сейчас, потом станет еще труднее. Я не прекращу думать об этом, и сомнения никуда не исчезнут, а самые простые слова будут даваться с трудом, и останется одно: молчать, молчать… и близкие люди вдруг станут чужими. Нет. Я люблю своего отца, и он любит меня, значит, никаких тайн. Те, кого я люблю, имеют право на мою откровенность.
Я все решила, но «заговорить» было почти невозможно. Мы сидели за столом, болтали о моем отпуске, и я опять испугалась: если задам вопрос, через минуту ничего от моей жизни не останется. Запутавшись в своих мыслях и чувствах окончательно, я на какое-то мгновение отключилась от происходящего и не сразу расслышала вопрос отца.
– Яна, у тебя проблемы?
– Что?
– Мне показалось, ты чем-то расстроена.
Я поднялась из-за стола, сходила в прихожую, где лежала моя сумка, и вернулась с фотографией. Молча положила ее на стол и села рядом с папой.
– Отличная фотография, – улыбнулся он, взяв ее в руки. – Подаришь мне?
– Это не моя фотография, папа, – сказала я.
Он удивленно вскинул голову.
– В каком смысле не твоя?
– Девушку зовут Виола. Мы родились с ней в один день. – Отец отодвинул фотографию и задумался, глядя прямо перед собой. – Сегодня я встречалась с ее матерью… приемной матерью. Она взяла девочку из дома малютки. Ребенка оставили ночью, на ступеньках…
– Господи, – пробормотал отец, закрывая ладонью лицо.
– Папа, прости, пожалуйста, – прошептала я, сжав его ладонь. – Но… мне важно знать…
– Да, конечно, – кивнул он, откидываясь на спинку стула, и посмотрел на меня. – Наверное, мы должны были рассказать тебе… но мама всегда была против. Она ничего не желала слышать об этом… После ее смерти я решил, если ты до сих пор ничего не знала… прости нас…
– Что ты, папа, – я прижалась к его плечу. Он меня обнял, и мы некоторое время сидели молча.
– Твоя мама не могла иметь детей, – заговорил он очень медленно, подбирая слова. – Какое-то время мы надеялись, но потом… потом надежды не осталось. Я довольно быстро смирился с этим. Я, но твоя мама… Выход был один: взять ребенка из детдома. Меня немного смущало… видишь ли, я боялся, что появление ребенка совершенно изменит нашу жизнь… чужого ребенка, я имею в виду. На самом деле я боялся, что не смогу полюбить его по-настоящему. Но ради твоей матери я был готов на все и согласился. А потом благодарил за это судьбу, столько счастья ты дала нам, и сейчас…
– Я люблю тебя, папа, – улыбнулась я, не пытаясь скрыть своих слез. – Ты самый лучший отец на свете…
– Но я не понимаю, как эта девочка… – он опасливо взял в руки фотографию. – Если бы нам сказали, что у тебя есть сестра, мы бы взяли обеих. Нам бы в голову не пришло разлучать детей. Ты мне веришь?
– Конечно, папа. Вы… где я находилась, пока вы меня не забрали?
– Нам позвонили из роддома города Павловска, у твоей мамы там работала троюродная сестра. Она обещала помочь… Бездетных семей немало, и было что-то вроде очереди, мы ждали год, и вдруг она звонит. Ночью к дверям роддома подкинули девочку. Мы сразу же поехали, все необходимые бумаги у нас уже были… Когда впервые я взял тебя на руки… мне стало смешно, как я мог сомневаться. Я полюбил тебя сразу, так сильно, как только можно любить собственного ребенка. А как была счастлива твоя мама… Когда ты повзрослела, я подумал, что мы, наверное, должны все рассказать, но, собственно, что рассказывать? Никакой записки при тебе не было, и, насколько я знаю, кто подбросил тебя к дверям роддома, так и осталось неизвестным. Ты была нашей дочерью, только нашей…
– Мне и в голову не придет упрекать вас, – сказала я, вновь пожимая его руку.
– А эта девушка… как же могло случиться, что вас разделили?
– Дом малютки, о котором я говорила, находится в Киреевске. В соседней области…
– То есть кто-то специально разлучил детей? Не могла же это сделать женщина, которая вас родила?
– А кто еще? Она или близкий ей человек.
– Но какой смысл в том, чтобы вас разлучить? Допустим, материнский инстинкт в ней начисто отсутствовал, она решила избавиться от детей. Проще их было оставить в одном месте… А она, или кто там еще, едет в другой город…
– Не так уж и далеко, – вздохнула я, – километров сорок, не больше. Дата моего рождения – это в действительности день, когда меня нашли на ступеньках?
– Да. Мы с мамой решили, пусть это будет самым счастливым днем, ведь у нас появилась ты…
– Тридцатого ноября… Ночью?
– Да. Мамина сестра говорила, что-то около часа…
«Интересно, – машинально отметила я. – Меня подбросили примерно в час ночи, а Виолу, если верить ее приемной матери, в три. Выходит, мамаша обреталась в Павловске или по соседству. Папа прав, в Киреевск-то ее с какой стати понесло?»
