Имоен вздернула голову, блеснули глаза:
—Мастер Фатик?
Я знаком велел подождать.
Эльфы сидели на поваленном дереве, пристроив клинки между ног. Виджи облачилась в те самые полосатые штаны, что были на ней в первый день нашего знакомства. Штанишки-вырвиглаз, лично для меня. Я испугался, как бы они не стали моим фетишем. Затем решил, что вряд ли — они смотрелись так возбуждающе только на эльфийке. Э-э, на моей эльфийке.
Принц, случись где-нибудь конкурс на самую каменную рожу и глаза-пуговицы, оторвал бы первый приз. Я невольно позавидовал его выдержке. Впрочем, может, он тайком принял щепоть грибной пыли, я ведь не рылся в его багаже.
Добрая фея подняла голову, изломив тонкие брови. Я ей подмигнул. Потом окинул всех насмешливым взглядом и осклабился в ухмылке:
—Небо расщедрилось и даровало нам шанс. Монго, гляди веселей!
—Воистину? — тут же отмерз Квинтариминиэль.
—Воистиней не бывает. Явилась надежда на счастливый исход.
—Бог-ужасный! Изреките!
—Изреку, но только после ужина. Больше у нас не будет времени на еду до самого моста на Дул-Меркарин. Сидите, я потороплю гнома.
Олник продолжал помешивать рагу ложкой на длинном черенке, а Крессинда подкладывала хворост в огонь. Издали я просто залюбовался этой парочкой: муж и жена, причем жена в плечах шире мужа, и это не говоря уже про рост и объемы груди. Они о чем-то болтали без всяких признаков антипатии. Опасность, видимо, сблизила их. Олник выглядел счастливым и заливался соловьем, и это, учтите, в килте, на самом пороге гибели!
—Да-да, три ложки «огненной смеси», не больше! — Напарник, глядя на Крессинду, сыпанул в котел что-то из кожаного мешочка. Ложек десять, не больше. — А есть еще такой анекдот... Что ответит гном, если его спросят, в чем главная ценность ученых книг? Нет, не знаешь? — Он аж раздулся от радости донести Крессинде идиотскую шутку, бродившую по Хараште лет двести или триста. — Гном ответит: главная ценность ученых книг — в их толщине и мягкой бумаге!
На месте Крессинды я хрястнул бы придурка по лбу, чтобы отбить страсть к повторению дурацких шуток, но гномша — вы не поверите — засмеялась. Ох, женщины, женщины...
—А еще... Знаешь, почему ночью в гномьих пещерах темно? Потому что ночью гномы спят!
Жрица Рассудка опять засмеялась. Заметив меня, осеклась и даже слегка отодвинулась от напарника...
Олник, как тетерев, продолжал токовать, помешивая деревянной ложкой в котелке.
Когда я подошел ближе, в котелке что-то булькнуло и ложка растворилась. Нет, может, она просто сломалась, но у меня сложилось впечатление, что дерево именно растворилось. Мой напарник задумчиво изучил оплывший черенок и поскреб в затылке.
—Маэстро, — буркнул я, предчувствуя недоброе, — прежде чем угощать людей, хороший повар должен отведать еду сам.
Он подхватил на черенок немножко соуса и попытался оценить вкусовую гамму. Оценивал он ее не дольше секунды, затем побледнел и опрокинул котелок в кусты. Хлюпнуло знатно, большей частью — Крессинде на сапоги. Гномша выругалась, а гном виновато попятился.—Это все пе... пе-прец! — залепетал он. — Я положил на щепотку больше, чем нужно...
—Просто признайся, Ол, что ты решил отомстить эльфам за свою аллергию.
—Я? Ничуть не бывало! Батюшки, Фатик, да в чем ты меня обвиняешь! — Его голос сорвался.
Вмешалась Крессинда на рокочущем гномском. Олник покаянно теребил килт, испестренный подпалинами. Затем в нем очнулась гордость, и он ответил ей длинной трескучей тирадой, из которой я уловил только «эркешш махандарр».
Зря он это сделал. Лицо Крессинды побагровело. Ловким движением она сдернула с пояса молот и двинулась на гнома, как ожившая скала из подгорных легенд. Заметьте, молот она в него не швырнула, что говорило о многом. Впрочем, как и перец в фамильном рагу Олника.
У сукиного сына некстати взыграли чувства. Напарник! Вернее, бывший напарник. Гномские чувства сродни камню. В том смысле, что стоят прочно и не рассыпаются от первого дуновения холодного ветра. Если Олника угораздило втюриться — пиши пропало, для свободного общества это пропащий гном. Ну и для Фатика Мегарона Джарси — тоже. Теперь помыкать им будет жена.
Он шмыгнул в кусты, Крессинда ломанулась за ним. Я чуть не крикнул им вслед: «Если получится мальчик, назовите моим именем!»
Милые бранятся, только чешутся. Тьфу ты, тешатся. Правда, мы остались без горячего.
Ладно, перекусим всухомятку. Имоен нарезала хлеб и колбасу, купленную в деревушке, разложила на тарелках вместе с редиской и солеными огурцами. Я решил устроиться рядом с Виджи, но потерпел неудачу, ибо меж нами вклинился Квинтариминиэль. Тьфу на него. Прихватив тарелку, я перешел на другую сторону костра.
За едой я коротко рассказал о том, что случилось с нашими недругами. Потом ввел в курс дела относительно своего плана. Во мне играла кровожадность, и я слишком поздно поймал взгляд эльфийки. Гритт, снова эти огромные серые глаза, затопленные сочувствием ко всему живому, включая мышей и тараканов, снова эти опущенные углы губ!
— Это... подло! — Добрая фея обожгла меня взглядом и пся вытянулась, напряглась как струна. — Вы... вы ударите в спину! Столько крови... Эти люди, они... Вы обрежете их жизни их же руками, не дав им последнего шанса на исправление!
Великая Торба!
Я чуть не взвыл. Некоторые реакции Виджи, прибывшей из другого мира, по-прежнему выводили меня из себя несколько больше, чем мне бы того хотелось (скажу прямо — мне вообще не хотелось, чтобы Виджи выводила меня из себя). И добро, если бы речь шла о хороших людях!
Веру в то, что закоренелый преступник способен измениться и что ему в обязательном порядке нужно предоставлять еще один, самый распоследний шанс, могут исповедовать только дураки и эльфы. Эльфов я прощаю, дураков — никогда. Они не способны понять, что сформировавшийся человек редко меняется в лучшую сторону. А что касается бывалых преступников — то с ними все ясно изначально. Можно ли приучить тигра есть овощи? Наверное, да. Он будет трескать их до тех пор, пока ему на зуб не попадется сам дрессировщик.
Я дал себе зарок когда-нибудь навестить Витриум, чтобы понять, как эльфы с их неумеренной тягой к абстрактному милосердию и справедливости протянули так долго, сохранив суверенитет. Но не исключено, что я зря сужу обо всех эльфах по Виджи. Может, в утконосой эльфийке говорят идеалы молодости. Молодость, она всегда импульсивна и возвышенна, а женская молодость — она импульсивна и возвышенна вдвойне. Однако эльфы живут вечно, и я могу лишь предполагать, что она — молода.
Великая Торба, сколько же ей в действительности лет?
Да сколько бы ни было, Виджи прибыла из страны, где, по слухам, вообще нет преступлений. Эльфы — они другие. Нет, не чуждые нам, людям. Просто - другие. (Заметьте, я не веду здесь речь про чащобных эльфов, да покарают их Атрей, Гритт и прочие боги!)
