Он совсем немного не успел – не учел, что я левша. Тяжелые серебряные пули весом 14,8 грамма каждая зацепили правый бок и плечо, а экспансивный эффект серебряной амальгамы буквально вывернул грудную клетку наизнанку. Кровь в страшной ране пузырилась при каждом судорожном вдохе истерзанных, агонизирующих легких, на бледных губах выступила розоватая пена… Медицина, даже моя, нечеловеческая, здесь бессильна.
– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen!
* * *
Кристину мы похоронили на опушке леса, на холме. Она так хотела увидеть рассвет, пусть хотя бы теперь место ее последнего пристанища освещает солнце.
Григорий Панченко был ранен в грудь и руку, но держался. Вдвоем с Кирой мы перевязали его и затащили на заднее сиденье «Лендровера». На удивление, джип завелся, хотя выглядел как после прогулки по Чечне. Мы постарались быстрее покинуть место перестрелки. Трасса была пустынной, однако звуки стрельбы не могли не услышать из окрестных сел. К счастью, мы успели проскочить на своем изрешеченном джипе до того, как район оцепила полиция.
Путь наш лежал в Нижний Новгород. Был там у меня один знакомый военврач в отставке, с помощью которого я намеревался поставить Григория Панченко на ноги.
Рядом сидела Кира, и я чувствовал манящий аромат ее духов. Хотелось верить, что у всех нас начинается новая жизнь.
Я понимаю, почтенная публика, что хеппи-энд – это в какой-то мере пошло. Многие скажут: «Фи – это уже было!»
Но как по мне, то уж лучше я буду улыбаться кривой циничной ухмылочкой, нежели лежать на зеленой лужайке перед замком возле вертолета, пронзенный десятками пуль, под музыку Эннио Морриконе.
Так что лучше – «Happy»…
