Однако, как радость и счастие делают человека
прекрасным! как кипит сердце любовью! Кажется, хочешь излить все свое сердце в
другое сердце, хочешь, чтоб все было весело, все смеялось. И как заразительна
эта радость! Вчера в ее словах было столько неги, столько доброты ко мне в
сердце... Как она ухаживала за мной, как ласкалась во мне, как ободряла и
нежила мое сердце! О, сколько кокетства от счастия! А я... Я принимал все за
чистую монету; я думал, что она...
Но, боже мой, как же мог я это думать? как же
мог я быть так слеп, когда уже все взято другим, все не мое; когда, наконец,
даже эта самая нежность ее, ее забота, ее любовь... да, любовь ко мне, — была
не что иное, как радость о скором свидании с другим, желание навязать и мне
свое счастие?.. Когда он не пришел, когда мы прождали напрасно, она же
нахмурилась, она же заробела и струсила. Все движения ее, все слова ее уже
стали не так легки, игривы и веселы. И, странное дело, — она удвоила ко мне
свое внимание, как будто инстинктивно желая на меня излить то, чего сама желала
себе, за что сама боялась; если б оно не сбылось. Моя Настенька так оробела,
так перепугалась, что, кажется, поняла, наконец, что я люблю ее, и сжалилась
над моей бедной любовью. Так, когда мы несчастны, мы сильнее чувствуем
несчастие других; чувство не разбивается, а сосредоточивается...
Я пришел к ней с полным сердцем и едва
дождался свидания. Я не предчувствовал того, что буду теперь ощущать, не
предчувствовал, что все это не так кончится. Она сияла радостью, она ожидала
ответа. Ответ был он сам. Он должен был прийти, прибежать на ее зов. Она пришла
раньше меня целым часом. Сначала она всему хохотала, всякому слову моему
смеялась. Я начал было говорить и умолк.
— Знаете ли, отчего я так рада? — сказала она,
— так рада на вас смотреть? так люблю вас сегодня?
— Ну? — спросил я, и сердце мое задрожало.
— Я оттого люблю вас, что вы не влюбились в
меня. Ведь вот иной, на вашем месте, стал бы беспокоить, приставать, разохался
бы, разболелся, а вы такой милый!
Тут она так сжала мою руку, что я чуть не
закричал. Она засмеялась.
— Боже! какой вы друг! — начала она через
минуту очень серьезно. — Да вас бог мне послал! Ну, что бы со мной было, если б
вас со мной теперь не было? Какой вы бескорыстный! Как хорошо вы меня любите!
Когда я выйду замуж, мы будем очень дружны, больше чем как братья. Я буду вас
любить почти так, как его...
Мне стало как-то ужасно грустно в это
мгновение; однако ж что-то похожее на смех зашевелилось в душе моей.
— Вы в припадке, — сказал я, — вы трусите; вы
думаете, что он не придет.
— Бог с вами! — отвечала она, — если б я была
меньше счастлива, я бы, кажется, заплакала от вашего неверия, от ваших упреков.
Впрочем, вы меня навели на мысль и задали мне долгую думу; но я подумаю после,
а теперь признаюсь вам, что правду вы говорите. Да! я как-то сама не своя; я
как-то вся в ожидании и чувствую все как-то слишком легко. Да полноте, оставим
про чувства!..
В это время послышались шаги, и в темноте
показался прохожий, который шел к нам навстречу. Мы оба задрожали; она чуть не
вскрикнула. Я опустил ее руку и сделал жест, как будто хотел отойти. Но мы
обманулись: это был не он.
— Чего вы боитесь? Зачем вы бросили мою руку?
— сказала она, подавая мне ее опять. — Ну, что же? мы встретим его вместе. Я
хочу, чтоб он видел, как мы любим друг друга.
— Как мы любим друг друга! — закричал я.
"О Настенька, Настенька! — подумал я, —
как этим словом ты много сказала! От этакой любви, Настенька, в иной час
холодеет на сердце и становится тяжело на душе. Твоя рука холодная, моя горячая
как огонь. Какая слепая ты, Настенька!.. О! как несносен счастливый человек в
иную минуту! Но я не мог на тебя рассердиться!..""
Наконец сердце мое переполнилось.
— Послушайте, Настенька! — закричал я, —
знаете ли, что со мной было весь день?
— Ну что, что такое? рассказывайте скорее! Что
ж вы до сих пор все молчали!
— Во-первых, Настенька, когда я исполнил все
ваши комиссии, отдал письмо, был у ваших добрых людей, потом... потом я пришел
домой и лег спать.
— Только-то? — перебила она засмеявшись.
— Да, почти только-то, — отвечал я скрепя
сердце, потому что в глазах моих уже накипали глупые слезы. — Я проснулся за
час до нашего свидания, но как будто и не спал. Не знаю, что было со мною. Я
шел, чтоб вам это все рассказать, как будто время для меня остановилось, как
будто одно ощущение, одно чувство должно было остаться с этого времени во мне
навечно, как будто одна минута должна была продолжаться целую вечность и словно
вся жизнь остановилась для меня... Когда я проснулся, мне казалось, что
какой-то музыкальный мотив, давно знакомый, где-то прежде слышанный, забытый и
сладостный, теперь вспоминался мне. Мне казалось, что он всю жизнь просился из
души моей, и только теперь...
— Ах, боже мой, боже мой! — перебила
Настенька, — как же это все так? Я не понимаю ни слова.
— Ах, Настенька! мне хотелось как-нибудь
передать вам это странное впечатление... — начал я жалобным голосом, в котором
скрывалась еще надежда, хотя весьма отдаленная.
— Полноте, перестаньте, полноте! — заговорила
она, и в один миг она догадалась, плутовка!
Вдруг она сделалась как-то необыкновенно
говорлива, весела, шаловлива. Она взяла меня под руку, смеялась, хотела, чтоб и
я тоже смеялся, и каждое смущенное слово мое отзывалось в ней таким звонким,
таким долгим смехом... Я начинал сердиться, она вдруг пустилась кокетничать.
— Послушайте, — начала она, — а ведь мне
немножко досадно, что вы не влюбились в меня. Разберите-ка после этого
человека! Но все-таки, господин непреклонный, вы не можете не похвалить меня за
то, что я такая простая. Я вам все говорю, все говорю, какая бы глупость ни
промелькнула у меня в голове.
— Слушайте! Это одиннадцать часов, кажется? —
сказал я, когда мерный звук колокола загудел с отдаленной городской башни. Она
вдруг остановилась, перестала смеяться и начала считать.
— Да, одиннадцать, — сказала она наконец
робким, нерешительным голосом.
Я тотчас же раскаялся, что напугал ее,
заставил считать часы, и проклял себя за припадок злости. Мне стало за нее
грустно, и я не знал, как искупить свое прегрешение. Я начал ее утешать,
выискивать причины его отсутствия, подводить разные доводы, доказательства.
Никого нельзя было легче обмануть, как ее в эту минуту, да и всякий в эту
минуту как-то радостно выслушивает хоть какое бы то ни было утешение и рад-рад,
коли есть хоть тень оправдания.
