Инициативу снова перехватил Греков, а начразведки попросил разрешения уйти, этот немногословный ракетчик прибыл вместе с небольшой группой подчинённых на захваченном в бою американском «страйкере». После проверки выяснилось, что они отступили после того, как месяц обороняли расположенный под Красноярском законсервированный объект космической связи, но, как только кончились боеприпасы, демонтировали часть оборудования и прорвались в расположения тоже отступавших мотострелков и железнодорожников. И это благодаря Николаевскому мы сейчас имеем полный контроль над остатками спутниковой орбитальной группировки. Электроника, которую он спас, была важным компонентом именно для нашего недостроенного ЗКП тут, под Углегорском.
Греков продолжал:
– …Таким образом, операция «Снегопад» вступает в заключительную фазу, где главная роль отводится корпусу генерал-майора Афанасьева, и в немалой степени расчёт генштаба строится на той глубокой модернизации, которой подверглись соединения Второго корпуса. Войска там свежие, отдохнувшие и полностью укомплектованные по новому штатному расписанию. Теоретически, мы имеем паритет с американцами, однако противник опытнее нас, части западной группы войск имеют мощный резерв, состоящий из наёмников контрактных организаций, а также частей войск Коалиции. Наш резерв весьма ограничен, и большей частью это недоукомплектованные части только-только формирующегося Третьего армейского ударного корпуса. Пока они имеют четверть от штатного состава, ввести их в бой мы сможем только через три недели, и то частично. Наша сила только в маневре и внезапности, действуя в обороне мы проиграем. Успешно опробованная активно-оборонительная тактика ещё один неприятный сюрприз для янки, но всё решит бой. В какой-то степени мы можем рассчитывать на помощь войск ОСК Запад, однако силы их крайне истощены. По последним сводкам, американцы прорвались к Туле, лишь час назад прорыв удалось ликвидировать. Западная группировка воюет практически без авиации, боепитание и продснабжение частей крайне скудное. В тылах полно банд местных и пришлых мародёров, активно действуют американские и норвежские диверсионные отряды. Без нашей помощи ОСК Запад и остатки ОСК Центр перестанут существовать через шесть, максимум восемь суток. У меня всё, товарищи.
Неожиданно боль в культе, затаившаяся ненадолго, вновь ринулась в мозг. Привычным уже усилием мне удалось справиться с приступом и, кивнув Грекову, ровным голосом сказать:
– Хорошо, товарищи, благодарю всех вас от лица страны… нашей Родины. Есть ли уточнённые данные по боевым и не боевым потерям?
Голос подал начштаба, Пашута откашлялся и чётким, но удивительно тихим голосом начал излагать цифры, каждая из которых вонзалась в сердце острой занозой. За прошедшие восемь часов мы потеряли три эсминца, шесть торпедных катеров, более шестидесяти танков и двадцати пяти бронемашин разного назначения, четверть боеспособного самолётно-вертолётного парка. Но самое главное – это же две тысячи восемьсот три человека из состава обоих корпусов, четыре сотни из которых были ополченцы и просто добровольно вызвавшиеся помогать армии простые граждане, не секрет, что большинство из них женщины и подростки.
В разговор вклинился голос одного из командиров частей внутренних войск, картинка на планшете за спиной начштаба изменилась. Возникла подробная карта Шантарских островов, вызов пришёл от комроты 385-й бригады внутренних войск. Он, судя по координатам, находился на недавно очищенном от американцев острове Сахарная Голова. «Вованы» активно помогали при зачистках, поэтому я не особо удивился вызову, но мне стало тревожно от той срочности, которая привела к нарушению протокола. Связь держалась устойчиво, помех почти не было. Лицо безусого парня с капитанским шитым шевроном на верхнем срезе бронежилета было очень бледным, глаза смотрели пристально. Шлем-капсула, обтянутый полимерным чехлом «лесной» расцветки, придавал юноше немного несуразный вид, поскольку был ему слегка великоват.
– Я Базальт-Двадцать Шесть!.. Срочно, «ракета» Крепости!.. По рапорту Гранита-Тридцать Четыре была с особым вниманием прочёсана северная оконечность острова Сахарная Голова. Обнаружены строения, по виду лагерь для военнопленных, вроде того что под Нельмой…
Голос парня прерывался, он с большим трудом сдерживал эмоции, природа которых пока была не ясна. Камера дрогнула, план сменился, и вместо лица офицера мы увидели сетчатую ограду. Всего было три таких линии ограждений, затянутые сеткой рабицей, с протянутыми поверх между белыми металлическими столбами колючей проволокой. Оператор показал нам одну из вышек с пулемётом, опустившим ствол в землю, на турели обращённым внутрь периметра. Затем пошли три ряда длинных бараков с плоскими крышами, собранные из железных щитов. Все здания в лагере были выкрашены в ярко-белый цвет, после штурма кое-где виднелись следы копоти. Офицер продолжил доклад:
– Охрана состояла из взвода наёмников, все носили форму без опознавательных знаков, дрались отчаянно, пока мы БТР не подогнали. В плен никто не просился… Ну, теперь-то ясно почему. Тут держали только детей в возрасте от пяти до пятнадцати лет.
Картинка снова дрогнула, поплыла дальше, мы прошли ко второму ряду ограждений, уже внутри лагеря. Снова белые домики, всего числом шесть. Когда камера заглянула внутрь одного из них, мы увидели операционную, полную всякого медицинского добра. В центре комнаты располагались два операционных стола, на одном из них лежала груда густо испачканных чем-то бурым простыней. Голос капитана продолжал комментировать:
– Живых детей мы нашли только восемь душ, два пацанёнка шести и двенадцати лет, шесть девочек от пяти до десяти лет. По словам ребятишек, они прибыли сюда трое суток назад, до этого их держали в разных местах. Трое из-под Владивостока, один из Усть-Камчатска, остальные все кемеровские. Их отлавливали на дорогах, некоторые жили в лесных стихийных поселениях, пока голод и похолодание не выгоняли искать еду на руинах. Там работали наёмники, дети говорят, что многие хорошо говорили по-русски. Мальчик из Усть-Камчатска рассказал что он видел трупы большого количества гражданских, взрослые сказали, что умершие ели продукты и пили воду, сбрасываемые из самолётов. Похоже на бактериологическое оружие или медленно действующее ОВ. Все дети – из уцелевших беженцев, родителей отравили газом в лагерях побольше, где точно – дети не могут сказать. Ещё, по словам старших ребятишек, те, кто был тут до них, дольше недели в бараках не задерживался.
Камера снова поплыла куда-то вбок, и мы увидели во дворе два огромных промышленных рефрижераторных бокса, тоже белого цвета. Энергия сейчас была отключена, но когда оператор с капитаном вошли внутрь, картинка затуманилась от облаков пара. Как только она прояснилась, я сквозь пелену душащих приступов ярости увидел то, что подспудно боялся обнаружить: штабеля контейнеров для перевозки органов. Изображение снова сменило план, и мы увидели ещё одно здание, небольшое, с характерными для промышленных печей дымоходными трубами. Чуть поодаль стояли мусорные баки, до краёв наполненные тряпками, в которых, приглядевшись, я распознал маломерные куртки и штаны оранжевого цвета, какие носят заключённые. Голос офицера снова комментировал то, что, застыв в немом ужасе, наблюдал весь штаб, включая планшетистов. Казалось, всех нас парализовало смятение, несмотря на то, что каждый за последние месяцы успел насмотреться и пережить достаточно страшных моментов.
