«Сейчас, — думал царь с некоторой долей злорадства, — я нужен им как большое и страшное пугало. Внутренних оппонентов они заставят заткнуться, напугав их военной угрозой, и те проглотят наживку: мудрые правители стравили безбожника с варваром, война снова пройдет стороной».
Желание ослабить его и имперцев было сколь очевидно, столь же и глупо. Овцы пригласили в защитники волка, наивно полагая, что он будет грызться с шакалами за высохшую кость собственного тщеславия. А потом, когда все закончится и пыль осядет, можно будет надеяться, что волк уберется на свой остров, ничего не потребовав взамен. Пусть тешатся иллюзиями, до поры не стоит их разубеждать, роль тупого и тщеславного диктатора, однако, хорошо получилась.
Царь безразлично кивал в ответ на лесть жреца, ведущего его по роскошным залам Пантеона — обязательной части любого храма культа олимпийских богов. Главный такой храм находился в Медиолантии, но дельфийский комплекс был особенно богат: барельефы из розового мрамора, статуи божеств десятиметрового роста из редкого агносса. Камень, чьи залежи находятся так близко к запретному континенту Ма, был способен имитировать все, что пожелает скульптор, даже живую человеческую плоть. Залы поражали своим подавляющим величием и настолько натуралистическими голографическими фресками, что порой казалось, что боги вот-вот сойдут с куполов и стен на землю и до них можно будет донести любую просьбу смертного. Но Митридата не трогало искусство, слишком мало оставалось у правителя Эвксина времени, чтобы думать о развлечениях.
С тех пор, как он освободился от уз плоти и многих ее желаний, все его время занимал процесс достижения паритета с подданными Ашшурты, этого скрывшегося на запретных землях аккадского властителя, чье могущество уже два раза опрокидывало континенты и меняло местами полюса Гелиона. И оба этих раза нечто могущественное останавливало шумеро-аккадские войска, более того, стирало их почти в пыль. Ашшурта отступал, но снова поднимался, изобретая все новые и новые смертоносные машины, лепя орды существ, при одном взгляде на которых у обычного человека просто помутился бы рассудок. Долгое время Митридат искал врага, который столь успешно противостоял алчному до власти аккадцу, но по каким-то причинам не уничтожал его. Он опустился на дно океана, полагая, что дагониты — рабы бога водной стихии Дагона, — это и есть искомый союзник, но оказалось, что это не так. Впрочем, пройдя испытания старейшин умирающей расы земноводных, он, тогда еще сгоравший от страшной, насланной аккадцами на его Эвксин биологической заразы, обрел друзей.
Но снова все было тщетно: дагониты не воевали вот уже более чем десяток сотен лет, их раса вымирала в подводных городах, скрытых под пирамидальными куполами. Инженеры и собиратели знаний, рептилии не могли воевать, а лишь достигли невероятного искусства в умении скрываться на чудовищных глубинах океана. Однако их подарок новому повелителю пришелся как никогда кстати: болезнь пожирала Митридата заживо, плоть съежилась и пошла коростами. Царь не спал вот уже двадцать лет, потому что боль терзала его неустанно.
Подводные жители помогли ему в обретении бессмертия, дав командные коды, позволившие взять под частичный контроль расу синтетических воинов, разгромленных аккадцами еще во времена первых войн Передела. Синтеты прятались в северной части океана, на островах Арморского архипелага. Слухи об их главном убежище были весьма отрывочны: киборги встречались Митридату и его соглядатаям довольно редко, поскольку, частично рассеявшись по Элисию, они продавали свои услуги в качестве наемных воинов. Уход аккадцев за океан оставил в разоренных землях хаос, быстро переросший в неутихающую гражданскую войну. Каково же было удивление Главного контура — сорока оставшихся высших машинных ИИ, когда им по резервным частотам пришла команда на повиновение. Митридату удалось несколько обуздать хлебнувших воли киборгов и даже для острастки отключить двоих несогласных подчиниться. Синтеты признали его приоритет, и Главный контур согласился помогать ему в поисках неведомого Врага аккадцев. Но коды тут сыграли второстепенную роль: несмотря на терзающую Митридата болезнь, он проявил себя как опытный политик, заронив в сознание разумных машин искру надежды.
Перед тем, как послать команду на подчинение, царь с новыми союзниками — дагонитами долго блуждал по информационным сетям синтетов и обнаружил нечто вроде стихотворного пророчества. В длинном, изобиловавшем машинными аллегориями и иносказаниями тексте, расшифрованном дагонитами, говорилось о некоей обетованной земле, куда можно прорваться на космическом корабле. Машины не желали иметь с людьми ничего общего. Но доступ в космос был для них закрыт, а технология подпространственного прыжка утеряна. И тогда Митридат предложил машинам шанс найти утерянные технологии и, если уж они того желают, убраться с Гелиона так далеко, как им этого захочется. Но вот незадача — для этого требуется много времени, а он, увы, всего лишь покалеченный болезнью смертный правитель слабого островного государства. Дальше все было совсем просто, ведь, приученные служить и повиноваться, машины, даже очень умные, плохо умеют мыслить в категориях собственной выгоды.
Так царь обрел бессмертие и могущество, хотя и то и другое, как ему мыслилось сейчас, было тоже не навсегда…
Покои оказались действительно роскошны: шесть просторных залов, отделанных в коринфском стиле, с вычурными ионическими колоннами, барельефами, изображавшими подвиги неизвестных сейчас героев, и драпировками из лилового и коричневого бархата с вкраплениями шитого золотого орнамента. Митридат в молчании опустился на низкое отделанное золотистым медиолантским орешником ложе и пролежал без движения до тех пор, пока появившийся в дверях зала жрец, преклонив колено, не оповестил его о приходе Феоктиста.
— Я не буду встречать александрийца, проявившего ко мне дерзость и редкостное неуважение. — Голос царя был глух, и будь Стефаний моложе лет на тридцать, тон эвксинского владыки мог бы его напугать до дрожи в коленях. — Веди меня к Оракулу, жрец. Там мы и побеседуем с правителем Александрии.
Поклонившись, жрец шустро скрылся в дверях, а ухмыляющийся про себя Бессмертный поднялся с ложа и, проведя по коротко стриженной шевелюре пятерней, прошел к персональному подъемнику. Охрана, сократившаяся до пяти гвардейцев, последовала за ним, царапая полированный, глубокого синего оттенка, мрамор пола рифлеными подошвами сапог. Синтеты остались в покоях. Митридат не доверял киборгам до конца, предпочитая людей в качестве окончательных проводников своих самых деликатных приказов.
Спуск к обиталищу Оракула занял от силы пару минут, поскольку скоростные подъемники пролетели шестьсот метров практически незаметно для пассажиров. Когда плита подъемника, изукрашенная мозаичным орнаментом, мягко дрогнув, остановилась, эвксинцы без промедления ступили на пол огромного круглого зала, погруженного в полумрак. В центре на невысоком постаменте покоился прозрачный бак цилиндрической формы, до краев наполненный непрозрачной молочно-белой жидкостью. Верхняя оконечность этой огромной стеклянной колбы была закрыта массивной крышкой. Митридат, растянув в усмешке губы подвластного ему тела-конструкта, бросил через плечо подошедшему жрецу:
