Вебер приладил мачете за поясом так, чтобы рукоять была внизу и слева под рукой. Высказав все, что ему казалось важным довести до меня, он совсем успокоился, движения вновь приобрели некую плавность, голос стал звучать ровнее. Подогнав амуницию и попрыгав на месте, проверяя ее «на звон» в совершенно знакомой мне по «учебке» манере, он просто ответил:
— Все мы выполняем свой долг, камрад Мигель. Сильверо вытащил из Чили мою беременную жену и двух малолетних племянников. Им всем грозил расстрел за мою принадлежность к компартии, семьи коммунистов тогда, в семьдесят третьем, вырезали сотнями.
[91]
А Сильверо рисковал собой, получил пулю под сердце ради моих родных, хотя мог уйти, списав все на экстремальные условия. Теперь, благодаря тебе, я могу вернуть долг. Но даже если бы мне просто приказали умереть, спасая товарищей, я тоже бы не колебался. Дело, за которое мы тут сражаемся… Свобода очень дорого стоит, компадре Мигель. Мы в Чили это очень хорошо помним и не стоим за ценой.
В голове у меня сложились разрозненные кусочки мозаики, бередившие сознание на протяжении всего разговора с Вебером. Передо мной явно стоял человек, прошедший горнило чилийского путча семьдесят третьего года. В силу обстоятельств я лишь понаслышке знал о трагических событиях той осени, когда был убит Сальвадор Альенде. В зарубежной прессе писали, что чилийский президент проявил слабость духа и застрелился, но кое-какие прочитанные мной газетные статьи и рассказы бывавших в тех краях коллег свидетельствовали о другом. Человек, отказавшийся сдаться и в первых рядах сражавшийся с многочисленным и хорошо вооруженным противником, не мог быть малодушным трусом. Часто мы интуитивно чувствуем правду, хотя ничто не подтверждает нашей убежденности. И вот теперь передо мной сидел человек, способный прояснить давно мучивший меня вопрос.
— Понимаю, что прошу слишком много, но эта наша встреча первая и последняя, нам обоим это хорошо известно.
— Спрашивай, компадре.
Выражение лица у чилийца было невозмутимым, чувствовалось, что не в первый и даже не в сотый раз он идет на верную смерть. Мне же стоило определенных усилий сохранять спокойствие, наверное, потому, что рейд слишком затянулся и шансы выжить были абсолютно призрачны. Сглотнув ком, вставший в горле, я спросил:
— Как умирал президент Альенде?
— Ты проницательный человек, Мигель, — легкая улыбка мелькнула на губах чилийца и спряталась в курчавой бороде. — Но раз уж Судьбе угодно было свести нас вместе и ты спросил о том, что уже никого в мире, кроме горстки людей в моей несчастной стране, давно не волнует… Ладно, я расскажу, что знаю. Альенде убил гринго, командовавший одной из штурмовых групп. Это были парашютисты, которых тренировали американцы. В пылу боя один из них забылся и часть команд своим людям отдавал по-английски. Президент помогал нам как мог: подбадривал солдат, стрелял сам… Первый этаж дворца несколько раз переходил из рук в руки, в какой-то момент «контрас» снова прорвались. Наш президент был храбрым человеком, но он не был солдатом. В его автомате закончились патроны, и он на секунду замешкался. Двое его телохранителей отстреливались от наседавших солдат, но тут один из прорвавшихся грингос отбросил свой опустошенный карабин, выхватил вот такой же, как у меня, пистолет, перекатом вышел прямо к ногам Альенде и три раза выстелил в него. Я был в десятке шагов от президента, дворец уже бомбили… — Взгляд чилийца затуманился, меня он больше не замечал, мысленно вновь переживая тот страшный для него миг. — Гринго пристрелил Ансельмо Руис — мутный парень из личной охраны Альенде, его убили час спустя, но президент был уже мертв: одна пуля попала в висок, две другие в шею и грудь. Но мы еще дрались…
Связник замолчал, а я больше ни о чем не спрашивал его. Одна из загадок прошлого была решена, и на душу снизошло какое-то небывалое облегчение. Что было тому причиной: рассказ ли о смерти человека, до последнего защищавшего то, во что верил, или осознание сопричастности к войне с людьми, которые по всему миру ищут и убивают таких, как Альенде или Че Гевара, — не знаю. Трудно принять подобные вещи с ходу, требуется осмыслить и утрамбовать все в голове, адаптировать душу, что ли. Кивком головы я поблагодарил Вебера за рассказ. Потом мы сверили часы и еще раз осмотрели снарягу друг друга. Я последний раз оглядел комнату: не оставили ли чего? Кругом только пыль и темнота. Подойдя к дыре в потолке, я три раза дернул сигнальную веревку, теперь Славка будет знать, что мы доберемся к нему через полчаса с небольшим. Важно действовать синхронно, чтобы рискованный план чилийца не потерпел фиаско в самом начале и все не оказалось напрасной потерей времени. Я махнул Дуге, и мы стали поочередно выбираться из подземелья. Поверхность встретила нас хмурым утренним полумраком, на трясину пал клочковатый удушливый туман. Чилиец хлопнул меня по плечу и, крепко пожав на прощание руку, пошел на северо-восток. Через пару шагов его скрыл туман. Я мысленно пожелал новому другу выбраться из этого переплета живым.
