Наступают времена, когда одновременно с полуденным солнцем в небе видны сотни звезд. Потом тысячи звезд, потом солнце уже не тускнеет… и тут по-настоящему наступает Тьма. Большие растения к тому времени давно погибли, и пыль их спор лежит глубоко под снегом. Мелкие животные кончили тем же. Подветренная сторона сугробов укрыта накипью мошек, и случайные искорки мелькают среди обнаженных скелетов. Призраки мертвых, как писали наблюдатели-классики; последняя атака бактерий-стервятников, как открыли естествоиспытатели более поздних эпох. Но на поверхности еще остаются живые разумные существа. Некоторые – те, которым после резни более сильные племена (или нации) помешали войти в глубинные убежища. Другие – жертвы наводнений и землетрясений, уничтоживших глубины их предков. В старые времена был только один способ узнать, что же такое на самом деле Тьма: застряв на поверхности, попытаться достичь призрачного бессмертия, записав, что видишь, и сохранив запись так надежно, чтобы она пережила пожары Нового Солнца. Иногда эти застрявшие переживали год или даже два ухода во Тьму – либо из-за необычайных обстоятельств, либо за счет тщательного планирования и желания увидеть сердце Тьмы. Один философ прожил так долго, что его слова были приняты за безумие или метафору теми, кто нашел их вырезанными в камне над своей глубиной: «и сухой воздух обращается в иней».
В одном соглашались пропагандисты и Короны, и Тифштадта: эта Тьма будет отлична от всех, что были раньше. Она – первая, которая подвергнется штурму науки, служащей войне. Когда миллионы граждан отступили в тихие гавани тысяч глубин, армии обеих сторон продолжали драться. Часто бои шли в открытых траншеях, согретых огнями паровиков. Но решающее происходило под землей, где прокапывались туннели, идущие глубоко под линией фронта в обе стороны. Там, где они сталкивались, вскипали свирепые битвы пулеметов и отравляющих газов. Если же туннели не пересекались, они тянулись через меловые скалы Восточного Фронта, ярд за ярдом, день за днем долго еще после того, как кончались битвы на поверхности.
Через пять лет после начала Тьмы только техническая элита, быть может, тысяч десять со стороны Короны все еще вели кампанию под Востоком. Даже на этой глубине температуры держались ниже точки замерзания. Свежий воздух циркулировал по заселенным туннелям, разгоняемый вентиляторами. Скоро закроются льдом последние воздушные колодцы.
– Мы уже десять дней не слышим у тиферов никакого движения. Команда копателей не перестает себя поздравлять.
Генерал Гринвел сунул в пасть ароматическую палочку и громко захрустел. Шеф разведки Аккорда никогда не слыл большим дипломатом, а за последние дни стал заметно более несносен. Он был старый коббер, и хотя в Ставке условия были самые благоприятные для тех, кто еще оставался в мире, даже они подошли к экстремальной фазе. В бункерах возле Королевской Глубины оставалось в сознании, быть может, сотрудников пятьдесят. И с каждым часом воздух, казалось, становился чуть более спертым. Гринвел оставил свою внушительную библиотеку около года назад. Теперь его кабинетом была щель двадцать на десять на четыре фута в мертвой зоне над спальней. Стены были увешаны картами, стол завален телетайпными лентами с поверхности. В течение предыдущего года специалисты Короны по радиосвязи экспериментировали со все более и более мощными передатчиками, и была какая-то надежда, что перед концом радиосвязь еще появится. Но нет – пока что оставался только телеграф и радиосвязь в пределах прямой видимости. Гринвел посмотрел на визор – наверняка последний в Ставке на ближайшие двести лет.
– Итак, полковник Смит, вы только что вернулись с востока. Почему я от вас не слышу возгласов ликования? Мы же пережили противника?
Внимание Виктории Смит привлек перископ генерала. Именно ради этого Гринвел торчал в этой дыре – последний взгляд на мир. Королевские Водопады застыли еще двумя годами раньше. Сейчас была видна вся долина. Темная земля, покрытая таинственным инеем, скрывавшим всякую разницу между камнем и льдом. Двуокись углерода, выпавшая в осадок.
Шерканеру предстоит увидеть куда более холодный мир.
– Полковник?
Смит отошла от перископа.
– Простите, сэр… я от всего сердца восхищаюсь копателями. – По крайней мере теми войсками, которые в самом деле копают. Она была в их полевых глубинах. – Но прошли дни с тех пор, как они могли достичь каких-либо позиций противника. Меньше половины времени битвы после Тьмы. Я боюсь, что командование копателей неверно определило точку начала.
– Ага. Копатели установили рекорд долговременной операции, но тиферы выиграли в тот самый момент, когда отступили. – Он вздохнул и сказал что-то, за что его в других обстоятельствах могли бы разжаловать, но через пять лет после конца света его услышало очень мало народу. – Знаете, эти тиферы не такой уж плохой народ. Если посмотреть как следует, среди наших союзников найдутся куда более мерзкие типы – они ждут, пока Корона и Тифштадт измолотят друг друга в кровавую кашу. И мы должны теперь составить планы на момент, когда против нас полезут другие гады. Мы эту войну хотим выиграть, но если ее надо выигрывать туннелями и копателями, то мы еще долгие годы будем сражаться при Новом Солнце.
Он с силой прикусил ароматическую палочку и ткнул рукой в сторону Смит.
– Ваш проект – наш единственный шанс покончить с этим начисто.
Ответ Смит был краток и резок.
– И шансы были бы куда выше, если бы вы позволили мне остаться с Командой.
Гринвел оставил жалобу без внимания.
– Виктория, вы в этом проекте уже семь лет. Вы действительно думаете, что может получиться?
Может быть, это от спертого воздуха у всех поехала крыша. Нерешительность – это было нечто совершенно чуждое общеизвестному образу Струта Гринвела. Виктория знала его девять лет. Среди ближайших советников Гринвел был всегда открыт чужому мнению – до той точки, где надо принять окончательное решение. Тогда это был мужчина, не знающий сомнений, подавляющий собой всех генералов и даже политических советников короля. И никогда Виктория не слышала от него такого печального и упаднического вопроса. Перед ней был старый, очень старый старик, который через несколько часов сдастся Тьме – быть может, в последний раз. Такое чувство, будто опираешься на очень знакомые перила, а они вдруг подаются.
– Сэр, мы хорошо выбрали цели. Если их уничтожить, Тифштадту придется сдаться почти сразу же. Команда Андерхилла находится в озере менее чем в двух милях от целей.
И это само по себе было невероятным достижением. Озеро находилось возле самого важного центра снабжения Тифштадта, в ста милях вглубь территории противника.
– Аннерби, Андерхиллу и прочим придется пройти очень немного, сэр. Мы испытывали их скафандры и экзотермы в течение куда более долгого периода в условиях почти столь же…
Гринвел слабо улыбнулся:
– Это я знаю. Я сам часто скармливал эти цифры начальству. Но теперь мы в самом деле готовимся это сделать – подумайте, что это значит. За последние пару поколений мы, военные, чуть-чуть заглянули за края Тьмы. Но команда Аннерби увидит самый Пик Тьмы. Что это может быть? Да, мы думаем, что знаем это: замерзший воздух, вакуум. Но это все догадки. Я не религиозен, полковник Смит, но… мне интересно, что они могут найти.
