– Но мы слышали звуки мысли, и громкие, когда на них напали из засады, – сказал Джакерамафан. – Может быть, вот этот – вроде наших грудных, еще не умеющих думать…
– И уже такой разумный, как целая стая, – мрачно закончила за него Резчица. – Если эти существа не умнее нас, мы можем усвоить их умения. Не важно, насколько они велики, мы можем в конце концов стать им равными. Но если этот элемент – всего лишь кусочек сверхстаи…
Минуту не было слышно разговора, только приглушенный звук мысли советников. Если эти чужаки – сверхстаи, и если их посланец был убит, – возможно, уже никому спасения не будет.
– Итак. Наша главная задача – спасти это создание, подружиться с ним и узнать его истинное имя.
Головы Резчицы склонились, казалось, она забылась совсем – или просто устала. Вдруг несколько голов ее повернулись к лорду-камергеру.
– Доставить это создание в мои покои.
Хранитель чуть не подпрыгнул от удивления.
– Как можно, ваше величество! Мы же видели, насколько оно враждебно. И ему нужна медицинская помощь!
Резчица улыбнулась, голос ее стал шелковым. Странник помнил этот тон по прежним временам.
– Ты забыл, что я владею хирургией? Ты забыл, что я – Резчица?
Хранитель облизал губы и поглядел на других советников. Секунду помолчав, он сказал:
– Никак нет, ваше величество. Будет исполнено, как вы сказали.
Чувство, которое испытал Странник, можно было назвать радостью. Может быть, Резчица еще здесь все-таки правит.
12
На следующий день Странник сидел на ступеньках своей квартиры, когда Резчица пришла его навестить. Она пришла одна, в тех же простых зеленых куртках, которые он помнил по прошлому разу.
Он не поклонился и не вышел ей навстречу. Она минуту холодно смотрела на него, а потому уселась всего в нескольких ярдах.
– Как Двуногий? – спросил Странник.
– Я вынула стрелу и зашила рану. Думаю, он выживет. Мои советники были довольны: это создание действовало не как разумное существо. Оно билось, даже когда его привязали, будто у него понятия нет о хирургии. Как твоя голова?
– Все в порядке, пока я не двигаюсь. – Остальная часть его (Шрам) лежала за дверью в темноте комнаты. – Мембрана заживает отлично, и я думаю, что буду через несколько дней здоров.
– Ну и хорошо.
Выведенная из строя мембрана могла вызывать постоянные ментальные проблемы или необходимость замены элемента, при этом возникала болезненная задача: куда девать обреченного на молчание синглета.
– Я помню тебя, пилигрим. Все элементы новые, но ты все тот же Странник. У тебя были прекрасные рассказы. Я рада была твоему визиту.
– А я был рад видеть великого Резчика. Поэтому я и вернулся.
Она с усмешкой наклонила голову:
– Великого Резчика прежних дней, а не эту старую развалину?
Он пожал плечами и спросил:
– А что случилось?
Она ответила не сразу. Какое-то время они сидели молча и смотрели на город. Было облачно, срывался иногда дождь. Холодный ветер с канала покусывал глаза и губы. Резчица поежилась и вспушила мех. Наконец она сказала:
– Эта душа у меня уже шестьсот лет – если считать по когтям. По-моему, ясно, что со мной случилось.
– Раньше извращение тебе не вредило.
Обычно Странник так прямо не говорил. Но что-то в собеседнице вызывало на откровенность.
– Да, обыкновенный инцест доходит до моего состояния за пару столетий и становится идиотом гораздо раньше. Мои методы были куда умнее. Я знала, кого с кем скрещивать, каких щенков оставлять, а каких отдавать другим. И всегда выходило, что мои воспоминания несет моя же плоть, а душа остается чистой. Но я недостаточно хорошо понимала – или пыталась сделать невозможное. Выбор становился все труднее и труднее, и наконец пришлось выбирать между умственными и физическими дефектами. – Она утерла слюну, и все, кроме слепого, оглянулись на город. – Сейчас самые лучшие дни лета. Жизнь становится зеленым безумием и рвется ухватить последний кусочек тепла перед зимой.
И действительно, казалось, зелень хочет покрыть все. Перистая трава сбегала по холмам в город, папоротники лезли на вершину, вереск укрывал серые кроны гор по ту сторону канала.
– Мне здесь нравится.
Никогда Странник не думал, что ему придется утешать Резчицу народа резчиков.
– Ты совершила чудо. Я слыхал о нем всю дорогу с другой стороны мира. И я ставлю что угодно, что половина стай здесь в родстве с тобой.
– Да-да, я пользовалась таким успехом, который ни одному распутнику даже не снился. Недостатка в любовниках у меня не было, хотя не всех щенят могла использовать я сама. Иногда я думаю, что мои побеги – это и был мой величайший эксперимент. Тщательник и Хранитель – в основном мои отпрыски. Но и Свежеватель тоже.
Ха! Вот этого Странник не знал.
– За последние лет сорок я более или менее смирилась со свой судьбой. Вечность не перехитрить, и когда-нибудь мне придется дать моей душе спокойно заснуть. Совет все больше и больше перебирает дел на себя – как могу я претендовать на власть, когда я больше не я? Я вернулась к искусству – ты видел эти черно-белые мозаики?
– Да. Они прекрасны.
– Я тебе покажу как-нибудь другие мои работы. Процедура эта скрупулезная, но почти автоматическая. Отличное было бы дело для последних лет моей души. Но ты с твоим чужаком все смешал. Черт побери, почему бы этому не случиться лет сто назад? Что бы я из этого сделала! Мы поиграли с твоим «ящиком картинок», ты знаешь. Они немножко похожи на мои мозаики – как солнце на светлячка. Там каждая картинка складывается из миллионов цветных точек, таких мелких, что их без линз Описателя не рассмотреть. Я за многие годы работы сложила десятки мозаик. Этот картиночный ящик делает бесконечные тысячи так быстро, что они даже движутся. Твои чужаки превратили дело моей жизни в царапанье грудного щенка на стенах колыбели.
Королева резчиков тихо плакала, но в голосе ее слышалась злость.
– И теперь весь мир собирается перемениться, и слишком поздно для такой старой развалины, как я!
Практически не думая, Странник протянул одного из своих элементов в ее сторону. Тот подошел очень близко: восемь ярдов, пять. Мысли внезапно загудели в интерференции, но было слышно, что она успокаивается.
Резчица неясно рассмеялась:
– Спасибо. Странно, что тебе приходится мне сочувствовать. Величайшая проблема моей жизни – для пилигрима пустяки.
– Тебе было больно…
Ничего другого он не придумал сказать.
– Вы, пилигримы, меняетесь, меняетесь и меняетесь бесконечно.
Она придвинула к нему один из своих элементов, они почти соприкасались, и думать стало еще труднее. Странник заговорил, сосредотачиваясь на каждом слове, стараясь не забыть, что хочет сказать.
