И в Ньютоне с этим проблем не возникает. На севере, прямо за городом, гора Крепыш исторгает в море сияющий поток багровой раскаленной лавы шириной в шестьдесят четыре фута. Во время высокого прилива вода встречается с раскаленными скалами у самой стены Северного моря, и паровая завеса опускается на город, заливая все инфракрасным сиянием. Дальше по берегу, к югу от потока лавы, вода становится восхитительно теплой, а пляжи покрыты мелким гладким песком.
Но в настоящий момент ничего подобного не наблюдалось.
Был низкий прилив, и лава встречалась с морем в нескольких милях от города. Возможно, то облачко пара, которое висело сейчас у меня над левым плечом, было порождено этой встречей, но его сияние было слишком слабым. Если бы не уличные фонари, единственным источником света были бы ярко-красные осколки полузашторенных окон и глубоко-инфракрасное зарево, окружающее случайных прохожих. Прячась за стволом глубокорня – местного декоративного деревца, – я обозревал окрестности. Это был фешенебельный городской квартал, расположенный недалеко от Территории Выставки. Горели электрические уличные фонари, и жилые дома, которые выстроились по обеим сторонам улицы, отбрасывали во все стороны длинные тени. Некоторые из зданий были в три и даже четыре этажа высотой и напоминали пирамиды – площадь верхнего этажа составляла не больше четверти от площади первого. Лозы с шелковистыми лепестками, увивающие их резные стены, мерцали темным глянцем, от пыльцы воздух становился тяжелым и сладким.
Если не считать далекого шипения лавы, превращающей воду в пар, было тихо. Вечеринка в доме напротив закончилась больше часа назад, и гости уже разбрелись. Вот уже почти восемь минут мимо моего тайного укрытия никто не проходил. Вот что мне еще нравится в Ньютоне: во время низкого прилива, когда темнее всего, граждане обычно просто спят. Это сильно облегчает жизнь таким, как я.
Я оторвал зад от того места, на котором сидел, и попытался размять сведенные судорогой ноги. Даже здесь, в Ньютоне, слежка – занятие скучное и не сопряженное с комфортом. Четыре часа такой работы – и даже «карманный фонарик», он же портативная ракетница, и автоматический пистолет понемногу становятся неподъемными. Как обычно, я был в нательной маске, которая скрывает все, кроме глаз и носа. Страшно тяжелая штука, к тому же в ней жарко, зато стоит ее надеть – и вы почти невидимы, потому что она не пропускает тепло вашего тела.
В течение некоторого времени я просматривал улицу по всей ее длине. Никакого движения. И окно на четвертом этаже, окно в квартире Беолинга Драгнора, все еще оставалось темным. Все это просто ложная тревога, жаловался я самому себе. Комитет Ярмарки Науки пошел на поводу старика ученого, у которого на почве маразма обострилась паранойя. Меня уже нанимали, чтобы выведать кое-что у принцев Грауна, и я знал, что они были грубыми животными, но в этом грубом зверстве нет ничего иррационального или саморазрушительного.
Ярмарка Науки проводится раз в поколение
[91]
. От Ярмарки до Ярмарки исследователь дома Граунов фактически является его собственностью, и результаты его изысканий строго засекречены – разумеется, мера секретности зависит от возможностей контрразведки Граунов. Кто из принцев станет рисковать столь выгодным раскладом только ради того, чтобы помешать ученому старцу выступить на Ярмарке?
Как раз в этот момент уличные фонари начали тускнеть, медленно остывая и становясь почти невидимыми.
Этого было более чем достаточно, чтобы пролить свет на кое-какие факты.
Погасли даже огни в квартирах. Должно быть, бво-Грауны отключили местную силовую подстанцию.
В Ньютоне есть поговорка: «темный, как небо в низкий прилив». Поверьте, мало о чем можно так сказать. И теперь, когда фонари больше не горели, все вокруг стало темным, как небо. Я даже не мог разглядеть пистолет, который держал в руке. Оставалось только стоять тихо и держать ухо востро. Если операция организована должным образом, бво-Грауны должны вот-вот появиться.
И я действительно кое-что слышал. Слабый скрип, который доносился со стороны квартиры Драгнора. Впрочем, кто его знает… Даже при низком приливе шипение кипящей воды остается достаточно громким, чтобы звуки становились нечеткими.
Я взглянул на небо. Ничего. Во имя Ги
[92]
, что происходит? Единственное, что может двигаться в воздухе столь бесшумно – это воздушный шар. Но пламя горелки настолько яркое, что смотреть невозможно. Допустим, вы нашли способ его экранировать. Но сам аэростат все равно будет полыхать инфракрасным, и с этим ничего не поделать. Нет, кое-что сделать можно… но тогда конструкция станет настолько тяжелой, что не сможет летать. Однако я не замечал даже слабого мерцания.
Я потянул спину и вытащил свой «факел». Это последнее, чем я воспользуюсь – потому что после того, как это произойдет, я превращусь в легкую мишень.
Прошло несколько минут. Теперь скрип слышался отчетливо, а к нему примешивался звук, с которым двигается нечто живое. Если бво-Граун решили выдать убийство Драгнора за несчастный случай, они должны действовать быстро… а я – еще быстрее, иначе не остановлю их. Во имя Ги! Значит, все-таки придется воспользоваться «факелом».
И тут, как и много раз в прошлом, меня посетила фамильная удача Нгиарксисов. На миг небеса разверзлись, и над Ньютоном засияли звезды! Если вы родом из Бенобля, подобное зрелище, скорее всего, не покажется вам необычным. Но здесь, на побережье, такое счастье выпадает лишь изредка, когда море начинает отступать. Тогда, случается, разъяснивает.
Должно быть, их было шестьдесят четыре или около того: жесткие, неумолимые огненные точки, горящие инфракрасным, красным и оранжевым. Даже во время прилива небо над Ньютоном редко бывает таким ярким, каким стало в то мгновение.
Да, убийцы воспользовались воздушным шаром. Его залитая звездным светом громада плыла на высоте двухсот пятидесяти шести футов над улицей. Под ним, на стропах, покачивались трое. Они висели меньше чем в шестидесяти четырех футах от мостовой и приближались к окну Драгнора. Нужно иметь немалую смелость, чтобы на такое отважиться.
Целясь в просвет между ветвей, я выстрелил в воздушный шар… честно говоря, я почти не целился. Думаю, по натуре своей я очень мягкосердечный человек. Все-таки падать с шестидесяти четырех футов не слишком приятно.
Но я напрасно беспокоился. Бво-Грауны, оправившись от первого удивления – повторяю, нечасто увидишь звезды над Ньютоном, – начали буквально поливать огнем мое несчастное деревце. Когда их миниракеты взорвались, щепки брызнули во все стороны. Да, у этой троицы были достаточно веские основания жаждать мести.
Все, хватит милосердия.
