Так рассуждал в отчаянии своем наш герой. Очнувшись вдруг,
заметил он, что где-то стоит на Литейной. Погода была ужасная: была оттепель,
валил снег, шел дождь, — ну точь-в-точь как в то незабвенное время, когда, в
страшный полночный час начались все несчастия господина Голядкина. «Какой тут
вояж! — думал господин Голядкин, смотря на погоду, — тут всеобщая смерть…
Господи бог мой! ну где мне, например, здесь карету сыскать? Вон там на углу,
кажется, что-то чернеется. Посмотрим, исследуем… Господи бог мой!» — продолжал
наш герой, направив слабые и шаткие шаги свои в ту сторону, где увидел что-то
похожее на карету. — «Нет, я вот как сделаю: отправлюсь, паду к ногам, если
можно, униженно буду испрашивать. Дескать, так и так; в ваши руки судьбу
предаю, в руки начальства; дескать, ваше превосходительство, защитите и
облагодетельствуйте человека; так и так, дескать, вот то-то и то-то,
противозаконный поступок; не погубите, принимаю вас за отца, не оставьте…
амбицию, честь, имя и фамилию спасите… и от злодея, развращенного человека
спасите… Он другой человек, ваше превосходительство, а я тоже другой человек;
он особо, и я тоже сам по себе; право, сам по себе, ваше превосходительство,
право, сам по себе; дескать, вот оно как. Дескать, походить на него не могу;
перемените, благоволите, велите переменить — и безбожный, самодовольный подмен
уничтожить… не в пример другим, ваше превосходительство. Принимаю вас за отца;
начальство, конечно, благодетельное и попечительное начальство подобные движения
должно поощрять… Тут есть даже несколько рыцарского. Дескать, принимаю вас,
благодетельное начальство, за отца и вверяю судьбу свою и прекословить не буду,
вверяюсь и сам отстраняюсь от дел… дескать, вот оно как!»
— Ну, что, мой милый, извозчик?
— Извозчик…
— Карету, брат, на вечер…
— А далеко ли ехать изволите-с?
— На вечер, на вечер; куда б ни пришлось, милый мой, куда б
ни пришлось.
— Нешто за город ехать изволите?
— Да, мой друг, может и за город. Я еще сам наверное не
знаю, мой друг, не могу тебе наверное сказать, милый мой. Оно, видишь ли, милый
мой, может быть, все и уладится к лучшему. Известно, мой друг…
— Да, уж известно, сударь, конечно; дай бог всякому.
— Да, мой друг, да; благодарю тебя, милый мой; ну, что же ты
возьмешь, милый мой?..
— Сейчас изволите ехать-с?
— Да, сейчас, то есть нет, подождешь в одном месте… так,
немножко, недолго подождешь, милый мой…
— Да если уж на все время берете-с, так уж меньше шести
целковых, по погоде, нельзя-с…
— Ну, хорошо, мой друг, хорошо; а я тебя поблагодарю, милый
мой. Ну, так вот ты меня и повезешь теперь, милый мой.
— Садитесь; позвольте, вот я здесь оправлю маленько;
извольте садиться теперь. Куда ехать прикажете?
— К Измайловскому мосту, мой друг.
Извозчик-кучер взгромоздился на козла и тронул было пару
тощих кляч, которых насилу оторвал от корыта с сеном, к Измайловскому мосту. Но
вдруг господин Голядкин дернул снурок, остановил карету и попросил умоляющим голосом
поворотить назад, не к Измайловскому мосту, а в одну другую улицу. Кучер
поворотил в другую улицу, и чрез десять минут новоприобретенный экипаж
господина Голядкина остановился перед домом, в котором квартировал его
превосходительство. Господин Голядкин вышел из кареты, попросил своего кучера
убедительно подождать, и сам взбежал с замирающим сердцем вверх, во второй
этаж, дернул за снурок, дверь отворилась, и наш герой очутился в передней его
превосходительства.
— Его превосходительство дома изволят быть? — спросил
господин Голядкин, адресуясь таким образом к отворившему ему человеку.
— А вам чего-с? — спросил лакей, оглядывая с ног до головы
господина Голядкина.
— А я, мой друг, того… Голядкин, чиновник, титулярный
советник Голядкин. Дескать, так и так, объясниться…
— Обождите; нельзя-с…
— Друг мой, я не могу обождать: мое дело важное, не терпящее
отлагательства дело…
— Да вы от кого? Вы с бумагами?..
— Нет, я, мой друг, сам по себе… Доложи, мой друг, дескать,
так и так, объясниться. А я тебя поблагодарю, милый мой…
— Нельзя-с. Не велено принимать; у них гости-с. Пожалуйте
утром в десять часов-с…
— Доложите же, милый мой; мне нельзя, невозможно мне ждать…
Вы, милый мой, за это ответите…
— Да ступай, доложи; что тебе: сапогов жаль, что ли? —
проговорил другой лакей, развалившийся на залавке и до сих пор не сказавший ни
слова.
— Сапогов топтать! Не велел принимать, знаешь? Ихняя череда
по утрам.
— Доложи. Язык, что ли, отвалится?
— Да я-то доложу: язык не отвалится. Не велел: сказано — не
велел. Войдите в комнату-то.
Господин Голядкин вошел в первую комнату; на столе стояли
часы. Он взглянул: половина девятого. Сердце у него заныло в груди. Он было уже
хотел воротиться; но в эту самую минуту долговязый лакей, став на пороге
следующей комнаты, громко провозгласил фамилию господина Голядкина. «Эко ведь
горло! — подумал в неописанной тоске наш герой… — Ну, сказал бы ты: того…
дескать, так и так, покорнейше и смиренно пришел объясниться, — того…
благоволите принять… А теперь вот и дело испорчено, вот и все мое дело на ветер
пошло; впрочем… да, ну — ничего…» Рассуждать, впрочем, нечего было. Лакей
воротился, сказал «пожалуйте» и ввел господина Голядкина в кабинет.
Когда наш герой вошел, то почувствовал, что как будто ослеп,
ибо решительно ничего не видал. Мелькнули, впрочем, две-три фигуры в глазах:
«Ну, да это гости», — мелькнуло у господина Голядкина в голове. Наконец наш
герой стал ясно отличать звезду на черном фраке его превосходительства, потом,
сохраняя постепенность, перешел и к черному фраку, наконец получил способность
полного созерцания…
— Что-с? — проговорил знакомый голос над господином
Голядкиным.
— Титулярный советник Голядкин, ваше превосходительство.
— Ну?
— Пришел объясниться…
— Как?.. Что?..
— Да уж так. Дескать, так и так, пришел объясниться, ваше
превосходительство-с…
— Да вы… да кто вы такой?..
— Го-го-господин Голядкин, ваше превосходительство,
титулярный советник.
— Ну, так чего же вам нужно?
— Дескать, так и так, принимаю его за отца; сам отстраняюсь
от дел, и от врага защитите, — вот как!
— Что такое?..
— Известно…
— Что известно?
Господин Голядкин молчал; подбородок его начинало понемногу
подергивать…
