— Это они говорят?
— Верите ли, Крестьян Иванович? Немка, подлая, гадкая,
бесстыдная немка, Каролина Ивановна, если известно вам …
— Я, признаюсь, с моей стороны…
— Понимаю вас, Крестьян Иванович, понимаю и с своей стороны
это чувствую…
— Скажите мне, пожалуйста, где вы живете теперь?
— Где я живу теперь, Крестьян Иванович?
— Да… я хочу… вы прежде, кажется, жили…
— Жил, Крестьян Иванович, жил, жил и прежде. Как же не жить!
— отвечал господин Голядкин, сопровождая слова свои маленьким смехом и немного
смутив ответом своим Крестьяна Ивановича.
— Нет, вы не так это приняли; я хотел с своей стороны…
— Я тоже хотел, Крестьян Иванович, с своей стороны, я тоже
хотел, — смеясь, продолжал господин Голядкин. — Однако ж я, Крестьян Иванович,
у вас засиделся совсем. Вы, надеюсь, позволите мне теперь… пожелать вам доброго
утра…
— Гм…
— Да, Крестьян Иванович, я вас понимаю; я вас теперь вполне
понимаю, — сказал наш герой, немного рисуясь перед Крестьяном Ивановичем. —
Итак, позвольте вам пожелать доброго утра…
Тут герой наш шаркнул ножкой и вышел из комнаты, оставив в
крайнем изумлении Крестьяна Ивановича. Сходя с докторской лестницы, он улыбался
и радостно потирал себе руки. На крыльце, дохнув свежим воздухом и почувствовав
себя на свободе, он даже действительно готов был признать себя счастливейшим
смертным и потом прямо отправиться в департамент, — как вдруг у подъезда
загремела карета; он взглянул и все вспомнил. Петрушка отворял уже дверцы.
Какое-то странное и крайне неприятное ощущение охватило всего господина
Голядкина. Он как будто бы покраснел на мгновение. Что-то кольнуло его. Он уже
стал было заносить свою ногу на подножку кареты, как вдруг обернулся и
посмотрел на окна Крестьяна Ивановича. Так и есть! Крестьян Иванович стоял у
окна, поглаживал правой рукой свои бакенбарды и довольно любопытно смотрел на
героя нашего.
«Этот доктор глуп, — подумал господин Голядкин, забиваясь в
карету, — крайне глуп. Он, может быть, и хорошо своих больных лечит, а
все-таки… глуп, как бревно». Господин Голядкин уселся, Петрушка крикнул:
«Пошел!» — и карета покатилась опять на Невский проспект.
Глава III
Все это утро прошло в страшных хлопотах у господина
Голядкина. Попав на Невский проспект, герой наш приказал остановиться у
Гостиного двора. Выпрыгнув из своего экипажа, побежал он под аркаду, в
сопровождении Петрушки, и пошел прямо в лавку серебряных и золотых изделий.
Заметно было уже по одному виду господина Голядкина, что у него хлопот полон
рот и дела страшная куча. Сторговав полный обеденный и чайный сервиз с лишком
на тысячу пятьсот рублей ассигнациями и выторговав себе в эту сумму затейливой
формы сигарочницу и полный серебряный прибор для бритья бороды, приценившись,
наконец, еще к кое-каким в своем роде полезным и приятным вещицам, господин
Голядкин кончил тем, что обещал завтра же зайти непременно или даже сегодня
прислать за сторгованным, взял нумер лавки и, выслушав внимательно купца,
хлопотавшего о задаточке, обещал в свое время и задаточек. После чего он
поспешно распростился с недоумевающим купцом и пошел вдоль по линии,
преследуемый целой стаей сидельцев, поминутно оглядываясь назад на Петрушку и
тщательно отыскивая какую-нибудь новую лавку. Мимоходом забежал он в меняльную
лавочку и разменял всю свою крупную бумагу на мелкую, и хотя потерял на
промене, но зато все-таки разменял, и бумажник его значительно потолстел, что,
повидимому, доставило ему крайнее удовольствие. Наконец, остановился он в
магазине разных дамских материй. Наторговав опять на знатную сумму, господин
Голядкин и здесь обещал купцу зайти непременно, взял нумер лавки и, на вопрос о
задаточке, опять повторил, что будет в свое время и задаточек. Потом посетил и
еще несколько лавок; во всех торговал, приценялся к разным вещицам, спорил
долго с купцами, уходил из лавки и раза по три возвращался, — одним словом,
оказывал необыкновенную деятельность. Из Гостиного двора герой наш отправился в
один известный мебельный магазин, где сторговал мебели на шесть комнат,
полюбовался одним модным и весьма затейливым дамским туалетом в последнем вкусе
и, уверив купца, что пришлет за всем непременно, вышел из магазина, по своему
обычаю, с обещанием задаточка, потом заехал еще кое-куда и поторговал кое-что.
Одним словом, не было, повидимому, конца его хлопотам. Наконец все это,
кажется, сильно стало надоедать самому господину Голядкину. Даже, и бог знает
по какому случаю, стали его терзать ни того ни с сего угрызения совести. Ни за
что бы не согласился он теперь встретиться, например, с Андреем Филипповичем
или хоть с Крестьяном Ивановичем. Наконец, городские часы пробили три
пополудни. Когда господин Голядкин сел окончательно в карету, из всех
приобретений, сделанных им в это утро, оказалась в действительности лишь одна
пара перчаток и стклянка духов в полтора рубля ассигнациями. Так как для
господина Голядкина было еще довольно рано, то он и приказал своему кучеру
остановиться возле одного известного ресторана на Невском проспекте, о котором
доселе он знал лишь понаслышке, вышел из кареты и побежал закусить, отдохнуть и
выждать известное время.
Закусив так, как закусывает человек, у которого в
перспективе богатый званый обед, то есть перехватив кое-что, чтобы, как
говорится, червячка заморить, и выпив одну рюмочку водки, господин Голядкин
уселся в креслах и, скромно осмотревшись кругом, мирно пристроился к одной
тощей национальной газетке. Прочтя строчки две, он встал, посмотрелся в
зеркало, оправился и огладился; потом подошел к окну и поглядел, тут ли его
карета… потом опять сел на место и взял газету. Заметно было, что герой наш был
в крайнем волнении. Взглянув на часы и видя, что еще только четверть
четвертого, следовательно, еще остается порядочно ждать, а вместе с тем и
рассудив, что так сидеть неприлично, господин Голядкин приказал подать себе
шоколаду, к которому, впрочем, в настоящее время большой охоты не чувствовал.
Выпив шоколад и заметив, что время немного подвинулось, вышел он расплатиться.
Вдруг кто-то ударил его по плечу.
Он обернулся и увидел пред собою своих
сослуживцев-товарищей, тех самых, с которыми встретился утром на Литейной, — ребят
еще весьма молодых и по летам и по чину. Герой наш был с ними ни то ни се, ни в
дружбе, ни в открытой вражде. Разумеется, соблюдалось приличие с обеих сторон;
дальнейшего же сближения не было, да и быть не могло. Встреча в настоящее время
была крайне неприятна господину Голядкину. Он немного поморщился и на минуту
смешался.
— Яков Петрович, Яков Петрович! — защебетали оба
регистратора, — вы здесь? по какому…
— А! это вы, господа! — перебил поспешно господин Голядкин,
немного сконфузясь и скандализируясь изумлением чиновников и вместе с тем
короткостию их обращения, но, впрочем, делая развязного и молодца поневоле.
— Дезертировали, господа, хе-хе-хе!.. — Тут даже, чтоб не
уронить себя и снизойти до канцелярского юношества, с которым всегда был в
должных границах, он попробовал было потрепать одного юношу по плечу; но
популярность в этом случае не удалась господину Голядкину, и, вместо
прилично-короткого жеста, вышло что-то совершенно другое.
