— Я хочу сказать, раз это все равно близко? Что толку возвращаться! Будем только сидеть и хандрить. Это его подбодрит, — поспешно прибавила Кэри, — я имею в виду, что дом-то теперь его...
— Он мог сохраниться? — спросил Эмилиус.
Мисс Прайс задумалась.
— Собственно, почему бы ему там и не быть... Вы знаете дорогу?
Дорогу-то он знал хорошо — по улице Медника — но та, как выяснилось, превратилась в проселочную тропу и терялась на какой-то ферме. На воротах красовалась надпись: «Посторонним вход воспрещен» и путников облаяла большая черная собака.
— Неважно, — сказал на это Эмилиус.
Он вдруг решительно возглавил процессию, повел ее назад, к дороге и, обогнув фермерские постройки, направился через поля и рощицы к подножию Холма. Мисс Прайс запыхалась и растрепалась: она не привыкла перелезать через изгороди.
— Вы уверены, что там нет быка? — обеспокоенно спрашивала она, кое-как взгромоздившись на верхнюю перекладину высоченных ворот.
Наконец, удалось отыскать тропинку — едва приметную ложбинку среди дерна. Над ними круто возвышался Холм — известняк, колокольчики и сросшиеся стволами буковые деревья. Мисс Прайс, Эмилиус и ребята карабкались на его гребень до тех пор, пока у их ног не распахнулся горизонт и приятный ветерок не повеял на их лица. Кэри нашла «чертов палец», мисс Прайс потеряла перчатку. А Эмилиус, который в продолжение поисков неизменно шел впереди, неожиданно свернул куда-то и исчез. Когда к нему присоединились остальные, он стоял в какой-то яме, по колено в костянике, а вокруг, среди кустов бузины и ползучей жимолости,валялись камни и булыжники. «Неужели это все, что осталось от дома?» — подумала Кэри и слезы разочарования навернулись ей на глаза.
— Он и в самом деле стоял здесь? — спросила она, надеясь, что гость ошибается.
— Разумеется, — заверил ее Эмилиус. Он явно был в приподнятом настроении, как будто эти обломки служили подтверждением тому, что он явился из глубины веков. Он взял мисс Прайс за руку, помог ей спуститься и оставил стоять на остатках фундамента, а сам принялся перепрыгивать с камня на камень, показывая расположение комнат.
— Вот здесь маленькая гостиная, здесь кухня. А тут, — воскликнул он, спрыгнув в длинную яму, — садик, в котором моя тетя выращивала сладкие травы. — Он столкнул рыжеватые булыжники с каких-то плоских камней. — А это ступеньки в погреб...
Он показал, где рос яблоневый сад, где находился скотный двор.
— Это был хорошенький опрятный домик, — с гордостью повторял он. — И я единственный наследник.
...По пути домой, уже на главной дороге, их подопечный вдруг исчез. Мисс Прайс остановила доктора Лемонда в его стареньком «форде» и спросила, не встречался ли ему по дороге молодой человек с внешностью Эмилиуса.
— Да, — ответил доктор. — Когда я повернул за угол, он шел за вами, а потом припустил вот по этому полю.
Чернокнижника обнаружили за изгородью, бледного и дрожащего. Виновником его расстройства оказался автомобиль.
Паника Эмилиуса перед лицом подобного монстра не оставляла места для хороших манер. Мисс Прайс не сразу удалось его успокоить. Когда, позже, мимо них проехал почтовый фургон, Эмилиус остался на месте, но на лбу у него выступил пот и он задрожал мелкой дрожью, как пугливая лошадь. И до самого дома не произнес ни слова.
КОЛДОВСТВО В МЕРУ
Эмилиус с трудом привыкал к двадцатому веку, но у мисс Прайс оказался огромный запас терпения. Постепенно он научился чистить ботинки и передавать масло и хлеб за чаем. Речь его стала более современной, а однажды он даже сказал: «О'кей». Но не успели Эмилиуса приучить к автомобилям, как он увидел небольшой военный вертолет, и все труды пошли насмарку. Самолеты его восхищали — они, к счастью, не приближались настолько, чтобы его испугать. И с каждым днем, все больше узнавая о жизни в двадцатом веке, о новейших изобретениях, Эмилиус все больше жался к мисс Прайс, как к единственной надежной опоре посреди кошмара и хаоса.
Теплыми вечерами, когда ребята уже лежали в постелях, Эмилиус сидел с мисс Прайс в саду, соскребая кожицу с терна (перед консервированием), и беседовал с ней о колдовстве. Кэри слышно было из комнаты, как голоса их то становятся громче, то стихают в ходе сдержанной, но серьезной дискуссии, пока сливы мягко падают в корзинку, а солнце все ниже опускается за деревья.
Однажды Кэри услышала, как мисс Прайс говорит:
— Я никогда не чищу ужей. Это ослабляет любое заклинание, кроме тех, где болиголов смешивается с фенхелем. Я делаю исключение только для заклинаний против пляски святого Витта — тогда, если удалить чешую, это почему-то дает лучшие результаты.
Иногда, в ответ на слова Эмилиуса, мисс Прайс с некоторым презрением восклицала:
— Ну, если вы хотите вернуться к Школе восковых фигур и булавок
[13]
... — И Кэри всякий раз удивлялась, что это за странная школа и почему Эмилиус, который ее уже закончил, хочет туда вернуться.
Как-то вечером Кэри подслушала весьма любопытный разговор. Начала мисс Прайс. Она весело спросила:
— Вы не пробовали когда-нибудь интрасубстанциональное перемещение?
Со стороны Эмилиуса последовало озадаченное молчание. Потом он довольно неуверенно сказал:
— Нет. Во всяком случае, не часто.
— Это ужасно забавно, — продолжала мисс Прайс. — Одно время я была на нем просто помешана.
Слышно было, как шлепаются в корзинку сливы, и Кэри стало любопытно, так ли заинтригован Эмилиус, как она сама.
Мисс Прайс как-то очень ребячливо хихикнула.
— Ну конечно, по сравнению с заклинаниями это игрушки. Но иногда самые простые вещи оказываются эффективнее всего, вы не находите?
Эмилиус откашлялся.
— Что-то у меня в памяти все смешалось, — осторожно ответил он. — Я, должно быть, путаю его с...
Мисс Прайс весело рассмеялась.
— Ну-у, интрасубстанциональное перемещение невозможно спутать ни с чем. — Она, похоже, была довольна.
— Нет, — согласился Эмилиус. — Нет. Думаю, что нельзя.
— Разве что, — в неожиданной задумчивости произнесла мисс Прайс, наклоняясь вперед и с серьезным видом глядя куда-то в пространство; — вы хотите сказать...
— Да, — поспешно согласился Эмилиус, — это я и хотел сказать.
