Поеживаясь от холода в батистовой ночной сорочке, Арриэтта подползла и прильнула к нему, положив голову ему на грудь. Под ничего не сказал, но его рука мягко обхватила ее за плечи, и он рассеянно, но нежно погладил ее.
— Кто они такие, папа? — хрипло шепнула Арриэтта. — Что случилось?
— Я еще толком не знаю, — ответил он.
— Все произошло так быстро… как землетрясение…
— Верно, — сказал он.
— Мама не хочет разговаривать.
— И я ее не виню, — сказал Под.
— Но она не ушиблась, по-моему, — продолжала Арриэтта, — это все нервы…
— Давай все-таки взглянем на нее, — сказал Под.
Они подползли к Хомили на коленях по вылинявшему одеялу, положенному на дно картонки, — почему-то, возможно, как всегда, стремясь укрыться, они не вставали во весь рост.
— Как ты себя чувствуешь, Хомили? — спросил Под.
— Полумертвой, — почти беззвучно пробормотала она, едва шевеля губами. Она лежала так ровно, так неподвижно, — на нее страшно было смотреть.
— У тебя что-нибудь сломано? — спросил Под.
— Все, — простонала она.
Но когда он стал тревожно ощупывать ее похожие на палочки руки и торчащие из-под сорочки тощие ноги, она внезапно села и сердито воскликнула:
— Не тронь меня, Под! — и принялась подкалывать волосы. Затем снова откинулась назад, тихо прошептав: — Где я? — трагическим жестом взмахнула рукой и прикрыла ею глаза.
— Ну, мы все можем задать себе этот вопрос, — сказал Под. — Мы в какой-то комнате, в каком-то человечьем доме. — Он поглядел на оконца под потолком. — В мансарде — вот где мы. Посмотри…
— Не могу, — сказала Хомили и задрожала.
— И мы здесь одни, — добавил Под.
— Ну, это ненадолго, — сказала Хомили. — У меня мурашки по всему телу.
— Верно, — Арриэтта схватила отца за плечи. — Слышишь?
Подняв кверху лицо, они замерли в уголке картонки, сжавшись в комок; сердца их лихорадочно бились, — внизу, на лестнице, раздавались шаги.
Арриэтта в панике вскочила, но отец схватил ее за руку:
— Спокойно, девонька. Куда ты?
— В укрытие, — выдохнула Арриэтта. Шаги стали громче. — Неужели здесь негде спрятаться? Бежим! Скорей…
— Что толку, — сказал Под, — им известно, что мы здесь. Нас начнут искать, тыкать повсюду палкой, станут вытаскивать… Мать этого не перенесет. Нет, лучше остаться на месте и не впадать в панику.
— Но мы же не знаем, что нас ждет. — Арриэтта чуть не плакала. — Не можем же мы просто сидеть тут сложа руки — надо спасаться.
Внезапно Хомили села и обняла Арриэтту.
— Тихо, девочка, тихо, — шепнула она. Как ни странно, голос ее неожиданно стал спокойным. — Отец прав. Мы ничего не можем сделать.
Шаги приближались, становились все громче, скрипели голые деревянные ступени. Добывайки тесней прижались друг к другу. Под, подняв лицо, превратился в слух.
— Отлично, — шепнул он Арриэтте на ухо, — мне это нравится, всегда будем знать заранее, что они идут… не застанут нас врасплох.
Арриэтта, все еще тихонько всхлипывал, прильнула к матери; никогда в жизни она не была так напугана.
— Полно, дочка, полно, — повторяла Хомили.
Шаги звучали уже на площадке. За дверью слышалось тяжелое дыхание, звяканье ключей, бренчание посуды. Раздался глухой стук отодвигаемой задвижки, затем второй, ключ со скрипом повернулся в замке.
— Осторожней, — услышали добывайки голос. — Прольешь.
Затрещали, затряслись половицы две пары ног подходили все ближе к ним. Внезапно над их головами нависла огромная тарелка, позади нее маячило лицо. Добывайки никогда еще не видали таких лиц — розовое, напудренное, с башней желтых волос на голове; с двух сторон, чуть не задевая их, болтались агатовые серьги. Лицо опускалось… ближе, ближе… Добывайки уже могли разглядеть каждую жилку на запудренных багровых щеках, каждую светлую ресничку вокруг водянисто-голубых глаз, которые неотрывно смотрели в картонку… Тарелка опустилась на пол.
Рядом с первым лицом появилось и нависло над ним второе: более жесткое и бледное, в очках без оправы, — свет отблескивал от них, глаз не было видно. Над картонкой взлетело блюдце и опустилось рядом с тарелкой.
Внезапно розовые губы на первом лице раскрылись, и вместе с теплым дыханьем, которое, словно порыв ветра, взъерошило волосы у Хомили на голове, оттуда донеслись слова:
— Ты думаешь, душенька, у них все в порядке?
Очки вдруг исчезли со второго лица, затем снова там появились — владелец их протирал. Как Под ни был напуган, он все же подумал: «А они мне на что-нибудь бы сгодились, и этот шелковый платок тоже».
— Немного не в форме, — ответили более тонкие губы, — ты их растрясла, когда несла в картонке.
— Может быть, добавить в молоко капельку коньяка, душенька? — предложили розовые губы. — У тебя с собой фляжка?
Очки удалились, исчезли на миг, послышалось звяканье металла по фарфору. Под крепче сжал руку Хомили, словно желая что-то ей сообщить. Она в ответ изо всех сил стиснула его плечо. Первый голос сказал:
— Хватит, Сидни, не переборщи.
Над ними снова показались огромные лица, огромные глаза устремились на них.
— Подгляди на их личики… на эти ручки, волосики, ножки и все другое. Что они такое, как ты думаешь, Сидни?
— Для нас они находка, вот что они такое для нас! Золотое дно! Пошли душенька, они не будут есть при нас.
— Можно, я выну кого-нибудь из них?
— Нет, Мейбл, лучше их руками не трогать. — (Под снова сжал ладонь Хомили.)
— Но почему?
— Неужели не ясно? Мы взяли их не для того, чтобы приручать. Оставь их в покое, Мейбл, посмотрим, как они здесь устроятся. Можем прийти попоздней.
Глава одиннадцатая
— Мейбл и Сидни, — сказала Арриэтта, когда шаги замерли вдали. Казалось, спокойствие духа неожиданно вернулось к ней.
— Ну и что из этого? — спросил Под.
— Это их клички, — небрежно сказала Арриэтта. — Ты разве не слушал, что они говорили?
— Почему же? Я слышал, как он сказал, что нас нельзя брать в руки и что надо налить капельку коньяка в молоко.
— Молоко! Словно мы кошки, — пробормотала Хомили.
Однако у всех троих гора свалилась с плеч; страшный момент — встреча с их тюремщиками — остался позади.
— Если вы хотите знать мое мнение они не очень-то сообразительные. Может быть, они и не глупы, даже умны по-своему, но сообразительными их не назовешь.
— Кто — Мейбл и Сидни, да? — спросила Арриэтта. И, внезапно рассмеявшись, подошла к стенке картонки.
