Он перекатился набок и поднял руку к нижней части лица, но его пальцы толкнулись не в нижнюю губу, как он того ожидал, а в обнаженные десна – что вызвало новую вспышку боли.
Кто-то рядом с брезгливым удивлением выругался. Кто-то проговорил:
– Ну на хрена надо было это делать опять, Купидон, маньячина ты позорный?..
Николай Степанович шаркнул ладонью по лицу, стирая кровь с глаз.
И увидел три фигуры, мутно маячившие перед ним. В одной из фигур, располагавшейся чуть поодаль от прочих двух, он угадал очертания долговязого сухощавого Купидона. Молодой человек, дернув окровавленным ртом, плюнул далеко в сторону какой-то багровый лоскуток.
Кусок нижней губы Переверзева.
Николай Степанович не испытал ни страха, ни отвращения. Он снова попытался подняться. В костлявом силуэте Купидона сосредоточился теперь весь смысл его существования.
«Только бы добраться до него…» – промелькнула мысль в моргающем, словно неисправная лампа, сознании бывшего прапорщика.
Хоть никто ему в этом не препятствовал, но встать на ноги у него не получилось.
Правый бок Переверзева странно отяжелел – точно в него натолкали угловатых камней. Он опустил голову, неуклюжим движением плохо слушающейся уже руки отмахнул подол расстегнутой рубашки. На правом боку Николая Степановича, под ребрами, краснели несколько точек, напоминающих комариные укусы. Недоумевая, как такие ничтожные повреждения могли вызвать столь тяжелые последствия, он снова попытался встать и снова упал. В боку горячо пульсировало что-то, наполняя все тело свинцовой тяжестью.
Николай Степанович закашлялся и замер на середине судорожного вдоха.
Глаза его закатились.
Одна из темных фигур наклонилась над ним. Прозвучавшего тотчас же голоса Переверзев уже не услышал.
– Шилом в печень саданул, придурок, – проговорил тот самый мужик, что по приказу Кардинала подбирал пачку купюр, свалившуюся с колен Николая Степановича. – Да не один раз… Пять, шесть… Семь раз!
– Живой? – мрачно спросил Кардинал, оглянувшись на Купидона, тяжело дышавшего сквозь оскаленные зубы поодаль.
– Пока живой, – ответил мужик. – Дышит. Но скоро кончится. Самое хреновое ранение – кровь внутрь пошла. Не жилец пэпээсник, короче.
Кардинал поправил на носу очки и шагнул к Купидону. Резко и неожиданно ударил того кулаком в лицо. Молодой человек шатнулся назад, но устоял. Глянул на Кардинала исподлобья ненавидящим волчьим взглядом… и промолчал.
Кардинал отвернулся, машинально отирая костяшки правой руки левой ладонью.
– Вызывай Бормана и его шпану, – не поворачиваясь, проговорил он. – Сам ему звони, и объясняй, что произошло. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай, больной ублюдок… Поехали, мужики!
Через несколько минут в глухом тупичке остались только старенькая «девятка», в нескольких шагах от нее – чуть подрагивающее тело с окровавленным обезображенным лицом, и стоящий над телом молодой человек, которого легко можно было принять за аспиранта какого-нибудь вуза.
Набрав номер, он проговорил несколько приглушенных фраз и аккуратно убрал мобильный телефон обратно в карман брюк. В ожидании тех, кто спешил к нему, Купидон присел на корточки прямо над умирающим и около двадцати минут – пока в тупичок не въехали одна за другой две машины – сидел совершенно неподвижно, разглядывая изодранное лицо Переверзева со спокойным интересом: так, должно быть, коллекционер разглядывает новое свое приобретение.
Бывший прапорщик патрульно-постовой службы полиции Николай Степанович Переверзев отошел в тот момент, когда его, завернутого с головой в полиэтиленовую пленку, положили в багажник его же автомобиля.
«Девятку» отогнали на сотню километров от города, на высокий волжский берег, густо поросший лесом. Выбрав полянку пошире, вытащили тело из багажника, погрузили на водительское сиденье. Затем автомобиль обильно полили бензином снаружи и изнутри и подожгли. Дождавшись, пока «девятка» выгорит полностью – так, чтобы огню уже нечего было жрать, – автомобиль столкнули с берега в Волгу.
Примерно за два часа до этого бритый наголо мужчина, известный в определенных кругах как Кардинал, приказал оставить его одного в припаркованной в центре Саратова «хонде». Затем достал простенький мобильный телефон, выбрал в меню нужный ему контакт и нажал клавишу вызова.
– Здравствуйте, – проговорил он, когда прервались длинные гудки. – Это я. Вынужден сообщить, что у меня возникли кое-какие проблемы…
Он коротко и точно описал события, произошедшие в тупичке недалеко от городской клинической больницы. Закончил Кардинал так:
– Этот ваш… Купидон. Я понимаю, что вы приставили его к моей команде, чтобы, так сказать, он за нами приглядывал. Я никогда ранее не выказывал по этому поводу никакого неудовольствия, хотя сам факт такого отношения к моей компетентности меня несколько коробил. Теперь же хочу заявить, что поведение данного субъекта считаю недопустимым и вредным для дела. Больше я не хочу видеть Купидона рядом со своими ребятами… Поверьте, я говорю это не только на основании личной неприязни к этому субъекту. Купидон – непредсказуем, а следовательно, опасен.
В ответ Кардиналу из динамика телефона зазвучал уверенный и вместе с тем какой-то ленивоватый голос:
– Сегодня ко мне на городскую квартиру приходили из отделения полиции. Уведомили, что я обязан явиться на допрос к оперативному сотруднику. Я. На допрос в полицию. Ты считаешь подобное допустимым? Мне все равно, как ты это сделаешь, но чтобы впредь меня из этого ведомства никто никогда не побеспокоил. Доступно излагаю? А что по поводу Купидона… Позволь мне самому решать, чем будут заниматься мои люди. Надеюсь, и это изложено доступно. На выполнение задания сроку тебе – две недели. По результатам отчитаешься. Всего доброго, удачи.
Опустив руку с телефоном, Кардинал минуту сидел неподвижно, с закрытыми глазами. Потом произнес непонятное:
– Дикси эт ахинам левави…
[1]
Часть третья
Глава 1
Леха Монахов отошел от банкомата в прекрасном расположении духа. Думал, снимет голый оклад, а там – еще и премия! Видать, забыл полковник Рыков о своей угрозе лишить Леху этой самой премии. Да и как тут не забыть: такое в отделении творится, уму непостижимо! А началось все с того пацана… как его? Трегрея…
При воспоминании о собственном необъяснимом припадке Монахов поморщился и, чтобы не портить себе настроения, тут же перескочил на другую мысль. Этот Трегрей, наверно, и впрямь экстрасенс какой-то… Нуржанчика того… сглазил. Был пацан как пацан, и вдруг с катушек съехал. Это ж надо: на Балабана жалобу двинул в ОСБ! На своего! Жалобу! И еще прокурору заяву накатал на бездействие сотрудников, которые, дескать, бабку-самогонщицу прикрывают. То есть, получается, на себя самого заявил!.. Тьфу, стукач вонючий… Бабкино предприятие, конечно, прикрыли, и на Балабана дело, вроде как, заводят. Да только и сам Нуржан после этого в отделении не остался. На увольнение подал и в отпуск ушел… после которого уже и не выйдет. Стыдно, паскуде, парням в глаза смотреть, вот и смылся. И, спрашивается, зачем ему это все затевать надо было?
