То-то, кто виноват?
На другое утро рано, еще перед выходом на работу, когда
только еще начинало светать, обошел я все казармы, чтоб попрощаться со всеми
арестантами. Много мозолистых, сильных рук протянулось ко мне приветливо. Иные
жали их совсем по-товарищески, но таких было немного. Другие уже очень хорошо
понимали, что я сейчас стану совсем другой человек, чем они. Знали, что у меня
в городе есть знакомство, что я тотчас же отправляюсь отсюда к господам и рядом
сяду с этими господами как ровный. Они это понимали и прощались со мной хоть и
приветливо, хоть и ласково, но далеко не как с товарищем, а будто с барином.
Иные отвертывались от меня и сурово не отвечали на мое прощание. Некоторые
посмотрели даже с какою-то ненавистью.
Пробил барабан, и все отправились на работу, а я остался
дома. Сушилов в это утро встал чуть не раньше всех и из всех сил хлопотал, чтоб
успеть приготовить мне чай. Бедный Сушилов! он заплакал, когда я подарил ему
мои арестантские обноски, рубашки, подкандальники и несколько денег. «Мне не
это, не это! – говорил он, через силу сдерживая свои дрожавшие губы, – мне
вас-то каково потерять, Александр Петрович? на кого без вас-то я здесь
останусь!» В последний раз простились мы и с Акимом Акимычем.
– Вот и вам скоро! – сказал я ему.
– Мне долго-с, мне еще очень долго здесь быть-с, – бормотал
он, пожимая мою руку. Я бросился ему на шею, и мы поцеловались.
Минут десять спустя после выхода арестантов вышли и мы из
острога, чтоб никогда в него не возвращаться, – я и мой товарищ, с которым я
прибыл. Надо было идти прямо в кузницу, чтоб расковать кандалы. Но уже
конвойный с ружьем не сопровождал нас: мы пошли с унтер-офицером. Расковывали
нас наши же арестанты, в инженерной мастерской. Я подождал, покамест раскуют
товарища, а потом подошел и сам к наковальне. Кузнецы обернули меня спиной к
себе, подняли сзади мою ногу, положили на наковальню… Они суетились, хотели
сделать ловчее, лучше.
– Заклепку-то, заклепку-то повороти перво-наперво!.. –
командовал старший, – установь ее, вот так, ладно… Бей теперь молотом…
Кандалы упали. Я поднял их… Мне хотелось подержать их в
руке, взглянуть на них в последний раз. Точно я дивился теперь, что они сейчас
были на моих же ногах.
– Ну, с богом! с богом! – говорили арестанты отрывистыми,
грубыми, но как будто чем-то довольными голосами.
Да, с богом! Свобода, новая жизнь, воскресенье из мертвых…
Экая славная минута!
