Лесник стрельбы из-за двери не ожидал, хоть и встал по въевшейся привычке так, чтобы не зацепила шальная пуля. Ночной визит к Анне его не то чтобы коробил, но… Сейчас Лесник бы предпочёл быть не здесь. Где-нибудь в другом месте. Гнаться за тенятником по ночной улице. Или мёрзнуть в засаде, поджидая вышедшего на охоту ликантропа. Или… Но он был здесь. Потому что был солдатом Инквизиции.
Веснушчатый Гера оглядел петли, замки, задумчиво почесал белобрысый затылок. Показал жестом – надо вышибать, все равно бесшумно не вскроешь. Лесник тоже склонился над замком, посмотрел, подсвечивая тоненьким лучом фонарика. Действительно, замок старый, мощный и нестандартный. Взломщик-профессионал, надо думать, не спасовал бы и перед этим раритетом – но они были, по большому счёту, дилетантами, обученными открывать несколько десятков наиболее распространённых систем…
Они с Герой отошли подальше от двери, примерились.
– Не надо, – сказал Юзеф. Очень тихо сказал, за пределами слышимого обычным человеческим ухом. Лесник услышал.
– Прислушайся внимательно. Может и не стоит интерьеры крушить, – кивнул обер-инквизитор на дверь. – А то у меня слух не тот, что раньше… Годы.
В последней фразе была доля кокетства. Но Лесник знал, что его слух действительно тоньше, чем у Юзефа.
Он приник ухом к замочной скважине. Замер, сосредотачиваясь. Юзеф повлёк бойца на первый этаж, чтобы исключить помехи от их дыхания и сердцебиения…
Сначала зрение – не просто закрыть глаза, но напрочь отключить зрительные нервы, даже с опущенными веками качающие в мозг информацию – неясные и смутные фантомные пятна. Готово. Лесник ослеп. Теперь – обоняние. Исчезли все запахи – начиная от дикого коктейля ароматов цветущих на улице растений и заканчивая запахом, идущим из кармана, скрывавшего револьвер, – запахом сгоревшего пороха и оружейной смазки. Он не чуял ничего. Отключать осязание значительно сложнее, но Лесник сделал это – и не чувствовал ни подпиравшей его плечо двери, ни сопротивлявшегося подошвам пола… Вкус исчез сам собой, не пришлось даже напрягаться… С собственным телом пришлось труднее, его части упрямо желали сигнализировать мозгу, что они есть и с ними все в порядке. Лесник отключил органы – один за одним, как хозяин выключает свет в комнатах опустевшей квартиры… Не стало ничего. В пустоте висел одинокий мозг и воспринимал сигналы от напряжённой, изощрённо-чувствительной барабанной перепонки. Лесник перестал дышать. Он слышал все, но привычно отделял ненужное: звуки с улицы и звуки собственного организма, тихие скрипы-шорохи старого дома и странные гулы, поднимающиеся из земных глубин. Осталось только то, что доносилось из-за деревянной двери…
– Пусто, – доложил он вполголоса, спускаясь по лестнице. – Никого. Холодильник, часы. Электросчётчик. Что-то ещё электрическое, возможно – ментовская сигнализация. Паркет очень старый – сам собой потрескивает. И все…
– Не судьба, – сказал Юзеф. – Гера, останешься здесь, в подъезде. Приглядывай за дверью. Если что – в драку сам не лезь, немедленно докладывай.
Долговязый Гера кивнул и, не откладывая, забился в закуток на первом этаже, заваленный каким-то ненужным хламом. Недолго повозился и стал совершенно незаметным. Чем-чем, а приёмами маскировки парни Юзе-фа владели хорошо. Обер-инквизитор удовлетворённо кивнул:
– Через два часа пришлю смену. Пошли, Лесник…
Они вернулись в соседний подъезд, в квартиру Фагота. Там продолжался обыск, давший кое-какие результаты. Весьма интересные.
– Дело проясняется, – сказал Юзеф спустя час. – По крайней мере с этим Фаготом. Не наш клиент. Случай для учебника судебной сексологии. Целый букет садистских девиаций: и некрофилия, и бертранизм, и некросадизм, и – на закуску – некрофагия. Сиречь сексуальное людоедство… Да ещё, надо думать, и садовуайеризм – не на Каннский же фестиваль он снимал свои игрища…
Лесник сидел мрачнее тучи. Лицезрение обнаруженных в квартире рок-музыканта аксессуаров и ускоренный просмотр двухчасового видеофильма, запечатлевшего страшную смерть и не менее страшную посмертную судьбу Тани Комаровой, – вызвали у Лесника простое человеческое желание: пообщаться с Фаготом в спокойной обстановке. В укромном подвальчике с хорошей звукоизоляцией. Пусть даже и без подходящего инструментария, пусть даже с голыми руками… Желание было неосуществимо – ввиду смерти музыканта. И Леснику – не совсем, впрочем, логично, – хотелось добраться до убийцы Фагота, подарившего тому лёгкую смерть…
Юзеф на своём веку крови повидал куда больше. И беспощадная логика ему никогда не изменяла. Леснику обер-инквизитор не сказал ничего, но в результатах обыска его зацепил лишь один ключевой момент. Ключевой в полном смысле слова – на связке, найденной среди вещей Крокодила, оказались два ключа от машины. Плюс два от квартиры. И все. Ещё одного – маленького, нестандартной формы – не было. Ключа от персика.
– Однако кое-что имеет отношение и к нашим делам, – продолжал обер-инквизитор. – Ты отметил два фрагмента записи? Он аккуратненько вскрыл череп и изъял содержимое. Отложил в сторону. Потом точно так же поступил с брюшной полостью. И все извлечённое никак дальше не использовал. Выводы?
– Приготовил для клиентов? – с надеждой спросил Лесник. Перспектива встречи с покупателями кровавого товара моментально вывела его из прострации.
– Точно так. И одна клиентка – Де Лануа. Но вот мозги… Должен быть как минимум ещё один заказчик. Настоящий Мозговед. Тенятник. Далее. Съёмки велись двумя скрытыми в стенах камерами, в автоматическом режиме. Одну из них грубо выковыряли из стены – совсем недавно. В квартире следы обыска, которые даже не удосужились замаскировать. Кассета осталась одна. А видеотека у музыканта должна быть куда обширнее. Плюс не слишком дружественный визит к ясновидящей… Зачем к ней заявился наш «икс»? Не за кассетами ли, на которых запечатлён и он? Принимающим свежий товар? Твоё мнение?
Лесник не успел ничего ответить.
На улице – скрип тормозов, тут же – тяжёлый топот ног. Дверь распахнута с грохотом. Звуки короткой схватки. Истеричный вопль: «Всем лежать!! Мордой в пол!! Лежать, бля!» Топот быстро приближался к студии Фагота, где сидели инквизиторы. Юзеф нахмурился, Лесник нащупал в кармане «Сентинел».
Голос из коридора: «Вы бы там не дёргались, ребята… А то сами знаете, при попытке к сопротивлению…» Спокойный, уверенный голос, но нотка торжества прорывается.
Голос майора Канюченко.
Дела минувших дней – IX
Смута
Борис Годунов прикончил детище Грозного, Святую Расправу, так же, как и делал все остальное – интеллигентно, без крови.
Мягок был первый всенародно избранный царь Земли Русской. И крови не любил – вдосталь хлебнул в опричнину. Грозный резал боярские роды под корень. Годунов запрещал боярам жениться – сами, мол, вымрут.
Ещё в регентство Бориса набольших царёвых слуг из Расправы разослали вторыми воеводами в дальние крепостцы и остроги, младших служек разверстали по стрелецким полкам. Даже Гаврилу Ртищева, ставшего главой Святой Расправы и с давних опричных времён ненавидимого Годуновым, на смертную казнь не осудили. Правитель приказал бить кнутом и навечно сослать в Пелым. («Навечно» – в те времена не значило надолго. До скорой голодной смерти в холодной земляной яме… Но – умирали как бы сами. Данный при венчании на царство обет: не казнить, – Борис исполнял.) Впрочем, до Пелыма Гаврилу не довезли. И кнут по его спине не прогулялся. Экс-инквизитор сбежал, удавив трех своих стражей и неведомым способом разомкнув оковы…
