– Своих людей не выдаете, да, профессор? – оскалился Фешт.
– Птицелов – наш человек, – парировал Поррумоварруи.
Появились охранники, которые в обычных обстоятельствах вытягивались перед Птицеловом по струнке. Теперь они явились, чтобы препроводить его в бокс изолятора. Птицелов мысленно поблагодарил шефа Отдела «М», ведь все могло бы закончиться гораздо хуже.
– Птицелов! – бросил Фешт ему в спину. – Помнишь, я говорил тебе, что твоя семья ждет тебя на профсоюзной даче? Я тебе сказал не всю правду!
– Я знаю, – ответил Птицелов. – Я всегда знаю, когда мне врут или же говорят полуправду. А вот вы об этом забыли.
Глава пятнадцатая
«Понять – значит упростить».
Этот афоризм Эспаде запомнился еще в Школе, на уроке классической литературы. Принадлежал он писателю Дмитрию Строгову, творческий расцвет которого пришелся на первую половину XXI века. Примечательно, что Строгав писал не столько о своем времени, которое было интересно само по себе, сколько о предшествующей эпохе – героическом завоевании Солнечной системы, о ядерных ракетах и фотонных планетолетах, о первых попытках проникнуть в межзвездное пространство, но прежде всего о людях, которые пренебрегали комфортом, жертвовали здоровьем и жизнью во имя высокого пути. Строговым двигало желание ретроспективно прочувствовать этот внутренний порыв, мощное душевное движение навстречу звездам. Но и он же устами одного из своих персонажей, марсианского Следопыта Феликса Рыбкина, признает горькую истину: «Понять – значит упростить». Что это был за эпизод?.. Да, развалины древнего чужого поселения под ржавым небом, историческое открытие, спор Следопытов и впервые произнесенное – «Странники».
Как же все совпало! Впрочем, вряд ли это совпадение. Человеческая психика любит фокусничать. Странники на Саракше – раньше это обсуждалось как рабочая гипотеза, теперь появилось весомое конкретное доказательство. Гипотеза превращается в факт! Странники на Саракше… И вот он, Диего Эспада, наконец-то добрался до их логова. До покинутого логова. Подобно тому как когда-то Феликс Рыбкин с друзьями добрались до доисторической базы Странников на Марсе. И подобно знаменитому Следопыту, он не знает, что со своим открытием делать.
Эспада, жмурясь, вытянул ноги. Приятно было посидеть просто так – впервые за многие дни, наполненные суетной жесткостью, когда жизнь неоднократно повисала на волоске, когда приходилось принимать быстрые решения, о которых он когда-нибудь обязательно пожалеет, но которые необходимо было принять. Любые, самые красивые и стройные теории разбиваются в осколки, когда натыкаются на реальность. Легко и приятно рассуждать о социально-психологических феноменах и причинно-следственных связях, приведших к Арканарской резне, находясь на Земле, в светлой аудитории Института экспериментальной истории, перед внемлющими коллегами – умными, сытыми, чистыми, красивыми. И совсем другое дело – прорываться, хрипя и сплевывая соленую кровь, сквозь тяжело и гневно ворочающееся человеческое море, рубить направо, рубить налево, рубить, рубить, рубить, пока не затупится клинок, пока не поскользнешься на чужих кишках, пока свет не померкнет… Да, теория и практика – вещи трудно совместимые, когда речь идет о людях. Во Вселенной нет ничего такого, что стоило бы хотя бы одной жизни, но почему-то мы всегда вспоминаем об этом постфактум – когда нельзя что-либо изменить, когда мертвых не оживить, когда кровавое месиво осталось за спиной, когда можно обсуждать теории, феномены и связи. И в этом тоже – особенность человеческой психики…
Эспада огляделся еще раз, искоса посмотрел на купол из янтарина. Прежнее томление рассосалось само собой. Гнетущее биополе кальмаров не действовало. Здесь место истины, понял Эспада. Здесь можно подумать и о важном, и о мелком. О макрокосме и микрокосме. Главное – никто больше не мешает думать об этом.
Дмитрий Строгов. Феликс Рыбкин. Им было хорошо, им было прекрасно. Они могли себе позволить строить любые теории, понимать-упрощать как вздумается. Ведь они видели только следы. Фобос и город на Марсе. Голые стены, пустые коридоры, стерильная чистота. Еще легенда о «пауке» Юрковского. И все это – на целое столетие… Но почему так горько звучат слова Следопыта? Об этом спросил у Диего Эспады, ознакомившись с его сочинением, Рик Алонзо, старый добрый Учитель. Что ответил юный Диего? Он сказал, что открытие чужого города подвело итоговую черту под тысячелетним спором о месте человека во Вселенной. Геоцентризм сменился гелиоцентризмом, гелиоцентризм – антропоцентризмом. И этот последний бастион – человек во главе угла, человек как венец эволюции, человек как высшая форма организации материи – не рухнул, даже после того как выяснилось, что Фобос – искусственное сооружение, построенное еще в те времена, когда человечество не существовало как биологический вид. Но город… город все расставил на свои места. Конечно, мы, земляне, надеялись встретить «братьев по разуму». Мечтали об этой встрече. Фантазировали. Представляли себе благообразных гуманоидов, которые, как и мы, пришли к коммунизму. Потом мы искали их – в болотах Венеры и пустынях
Марса. Но нашли только Фобос и брошенный город. И стало ясно, что наши мечты – это упрощение реальности: абрис вместо схемы, узор вместо полотна, отголосок вместо слов… «Очень хорошо, – сказал Учитель, – ты верно уловил интонацию, которую задает Строгов, и верно интерпретируешь спор персонажей, но почему-то ты не решился продвинуться в рассуждениях. Великий писатель не случайно сделал этот эпизод своей саги кульминационным. Да, он хотел подчеркнуть, что открытие артефактов, оставленных Странниками, изменило человеческое миропонимание, однако надлом произошел не столько от “падения бастиона антропоцентризма”, как ты пишешь в сочинении, сколько от осознания простого факта: город на Марсе – это не прошлое, это будущее. Ведь мы не знаем, что находится впереди – за коммунизмом. Мы можем строить только догадки, предположения, упрощенные теории. Но если все цивилизации во Вселенной проходят раз за разом через цепочку общественно-политических формаций с определенными экономическими укладами: первобытно-общинный строй, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, империализм, социализм, коммунизм и нечто новое-другое – не означает ли это, что и мы когда-нибудь станем Странниками? Не означает ли это, что и после нас останутся только пустые коридоры и стерильная чистота? Не означает ли это, что вся наша многообразная и великолепная культура сгинет, как дым? Стоит ли подобное космическое будущее тех жертв, которые мы принесли на алтарь экспансии?..»
Потом пришло облегчение, подумал Эспада. Д-принцип. Нуль-Т. Мы рванули к звездам. Открыли множество миров. Встретили расы, похожие на нас. И расы, лишь самую малость похожие на нас. И расы, совсем не похожие на нас. Яйла, Пандора, Леонида, Тагора, Гаррота, Саула, Саракш, Гиганда. Нам показалось, что будущее не определено, что у будущего есть варианты. Мы стали наблюдать, а потом… вмешиваться. Мы не могли не вмешаться. Ведь мы точно знаем, как должен быть устроен более справедливый, более порядочный, более красивый мир. Страдания «братьев по разуму» нельзя оставить без внимания. Люди мы или нет в конце-то концов? Только вот забыли, что для тех, кто еще не выбрался из «исторической последовательности», мы не люди, а боги. А быть богами оказалось чертовски трудно… И, конечно, Странники. Мы находили все новые свидетельства их присутствия на планетах. Мы увидели, что они активно преобразовывали мир. И мы ужаснулись. Странники – больше не часть нашей мечты и не образ возможного будущего. Они стали страшилкой для повзрослевших детей, жестоким чудом, угрозой нашим амбициям. И пугала даже не их очевидная мощь, а великое безразличие ко всему, что для нас представляет ценность. Мы словно бы имеем дело не с цивилизацией, созидающей культуру, а с огромным кибернетическим заводом, в котором целые миры – лишь малые звенья бездушного конвейера, смысла работы которого мы не понимаем. Видели Дорогу на Сауле? Лучший образ трудно придумать, но Дорога, увы, не образ, а беспощадная реальность, данная нам в ощущениях…
