Гаврила задумался.
— Нет, пожалуй, — ответил он. — «Кречет», один черт, цеплял бы килем по дну. Нет, в водах канала здорово проявил бы себя миноносец или крейсер.
— Если бы да кабы… — вздохнул я.
— Слушай… а что чувствует человек, когда умирает от жажды?
— Спутанное сознание, головная боль, жар…
— Доктор!
В небесах зарокотало, загремело. Мы-то с Гаврилой хорошо знали, что означает этот звук: где-то в вышине мчалась машина «хозяев». Не сговариваясь, бросились на землю. Распластались, жалея о том, что неспособны закопаться в грунт, подобно дождевым червям. И была одна маленькая надежда, что сверху нас не так легко заметить, ведь наша одежда.. — да что там одежда! — мы целиком и полностью обросли коростой и по цвету ничем не отличались от ржаво-коричневого полотна пустоши.
Летающая машина пронеслась на приличной высоте. Через минуту тем же курсом промчал второй летун. Обе машины, очевидно, направлялись к месту крушения «камбалы».
Мы же лежали, затаив дыхание и превратившись в слух. Лежали долго — больше часа. Солнышко пригревало спины, пыль, струящаяся над землей, щекотала ноздри. Я поднялся, когда понял, что едва справляюсь с дремотой. Что вот-вот свалюсь в глубокий сон, после которого точно не смогу заставить себя переставлять ноги.
Следом заскрипел суставами Гаврила. Не говоря друг другу ни слова, мы зашагали вперед. Было наивно полагать, что пешим ходом возможно состязаться в скорости с летающими машина ми. И все-таки приходилось сдерживать себя, чтоб не перейти на бег: очень уж хотелось увеличить расстояние между нами и «хозяевами».
…Место для ночевки мы отыскали за час до наступления темноты. Четыре широкие, словно пароходные трубы, ямы были расположены квадратом — они напомнили мне оттиск ножек стола на ковре. Каждая яма глубиной фута четыре. Стенки крепкие, срез каменистой почвы четкий, такие не осыплются тебе на голову посреди ночи.
Что это за ямы и для чего? Черт его разберет, но лучшего укрытия не предвиделось.
Гаврила угрюмо пробормотал что-то о могилах, вырытых заранее.
К счастью, слова боцмана Богу в уши не попали. На дне ближайшей ямы нас ждала приятная неожиданность в виде пары шаров, сплетенных из растрескавшихся веток охряного цвета. Местные перекати-поле! Я несказанно обрадовался первой удаче: так по щучьему велению нашлось топливо для костра. В других ямах отыскались еще несколько угодивших в ловушку экземпляров пустынной флоры.
Сухие шары стреляли мельчайшими колючками, как некоторые виды земных кактусов. Но это их не спасло: перекати-поле были растоптаны, превращены в щепки, и через полчаса в одной из ям занялось жаркое пламя.
В дрожащем свете костра было сделано очередное судьбоносное открытие. Я обнаружил на стенках ямы у самого дна наледь!
Драгоценные кристаллы водяного льда мы соскоблили в металлическую крышку от какого-то устройства — ее Гаврила подобрал возле разбитой «камбалы» и предусмотрительно захватил с собой в дорогу. Железяку водрузили на угли, через какое-то время в нашем распоряжении оказалось немного теплой воды.
Поглощая влагу мелкими глотками, мы размышляли о том, что вот нам и удалось выторговать у злодейки-судьбы еще один день жизни.
Опустилась ночь. Была она по своему обыкновению безлунной и морозной. Насколько я понял, луна в этом мире отсутствовала как таковая. В ясном небе ярко сияли неведомые созвездия. Я тщетно пытался разыскать маячки, испокон веков указывающие дорогу путешественникам: Плеяды, Сириус, знакомые рисунки Ориона и обеих Медведиц.
Когда я пожаловался боцману на тщетность своих попыток, Гаврила лишь посмеялся.
— Это же звезды Южного полушария! — пояснил он. — Понятно, что среди них нет Ориона и Медведиц! Зато вон созвездие, — он вытянул руку, указывая на зенит, — его каждый моряк знает. Это — Южный Крест. А рядом — Южный Треугольник, Муха и Центавр. Вместо Плеяд должны быть Магеллановы Облака. Только я их отчего-то сейчас не вижу..
— Ага! — обрадовался я. — Может, ты и координаты наши рассчитаешь?
— Что ты! Я ведь не штурман… — Гаврила почесал затылок. — Да и инструментов нужных нету.
4
Большую часть следующего дня мы прошагали в угрюмом молчании. Привалов не делали, как заведенные шли вперед, хотя и без того было ясно: время, потраченное на рейд в глубь пустоши, пролетело безрезультатно. Правда, мы обнаружили чуть-чуть водяного льда. Но от пустой воды сытым не станешь, да и льда кот наплакал — на всех не хватит.
Надеялись ли мы, что кому-то из наших друзей повезло больше? Нет, не надеялись. К тому же мы не имели ни малейшего понятия, безопасно ли возвращаться на место крушения «камбалы». Быть может, «хозяева» еще там? Ждут, когда люди, обезумев от голода, жажды и отчаяния, приползут сами, надеясь на милость…
Ближе к вечеру мы заметили, что справа от той воображаемой линии, вдоль которой проходил наш путь на юг, стали вырисовываться темные склоны скалистого возвышения. Снова молча, будто между нами установилась мысленная связь, взяли правее. Зашагали быстро, наклонив головы и прикрыв глаза от ветра, который нынче окреп до четырех-пяти баллов.
К горе приблизились, когда по пустоши разлилось пурпурное свечение заката. Песок вперемежку с крупным щебнем — опостылевшая масса, два дня скрежетавшая под сапогами, — сменился монолитной базальтовой плитой. Было непривычно легко идти по темной, сохранившей рисунок лавового потока поверхности. Как по Арбату шли, честное слово!
Наконец остановились, задрав головы. Скалистый гребень в лучах заходящего солнца отсвечивал красным. Казалось, что над нами не гора, а кольцо крепостной стены с остроконечными бойницами и что за этой стеной горят соломенные крыши муниципальных построек.
— Похоже на вулкан, — сказал я.
— Вулкан? — не поверил Гаврила.
В трещинах наливались чернотой четкие, будто вырезанные лезвием бритвы, тени. Склоны были гладкими, стеклянистыми. Пытаться одолеть такие без специального снаряжения — верх безумства. Но у боцмана имелось особое мнение.
— Ну что, полезли? — спросил он, не сводя оценивающего взгляда с вершины «крепостной стены».
— Чур тебя! — отмахнулся я. — Ты в своем уме?
Гаврила высморкался, поглядел на меня с тем же выражением, с каким только что изучал скалы.
— Ладно. Сам поднимусь. — Он сделал широкий жест рукой. — Отдохни пока, доктор, поваляйся на солнышке. Нынче костер не ожидается, погрей косточки про запас. А я — туда и обратно.
Гаврила поплевал на широченные ладони и решительно шагнул на склон. «Черта с два он станет геройствовать в одиночку!» — подумал я, неожиданно ожесточаясь.
— Погоди! Тоже рискну! Мне до сих пор не приходилось лазить по скалам. Занятие, скажу, малоприятное. Особенно если от голода у тебя мутится перед глазами, а в руках и ногах нет былой силы и ловкости. К счастью, предо мной вздымался не Монблан, а круча высотой в две пожарные каланчи.
