Контон, наконец, осознал, что битый час смотрит на девушку пластмассовыми глазами. Ожил, вымученно улыбнулся.
– …опять оливины, незначительное содержание никелистого железа, – заместитель по науке продолжал читать появляющиеся на мониторе столбики с формулами, – углеродные соединения…
Климентина услышала дружный вздох разочарования. Блистательная теория иерарха рассыпалась. Он так надеялся обнаружить следы радиоактивных изотопов. А силикаты и пыль… Даже у нее – профана в области планетологии – возникло впечатление, что Пангею испокон веков поливали метеоритные дожди из вещества, слагающего темные, каменистые арки Нептунии – ее рваные, неполные кольца. Сегодня, вопреки ожиданиям, они получили факты не подтверждающие, а опровергающие теорию Контона. Походило на то, что Пангея испокон веков была «привязана» к Нептунии. Быть может, даже аккумулировалась в одной области аккреционного диска вместе с Трайтоном и Нереидами.
– Прикажите начать новую проходку? – опередив всех, обратился к иерарху Рэндал. – К другому кратеру?
Иерарх пристально, будто спрашивая совета, посмотрел Климентине в глаза. Она решительно насупилась и кивнула. Все молчали.
– Иерарх? – потребовал ответа Рэндал.
Контон отвернулся от Климентины, опустил голову и вышел на середину лаборатории. Не поднимая глаз, потоптался возле потрескивающего остаточным электричеством реактора.
– Оставьте! Нет необходимости в новом шурфе! – раздался, наконец, его сварливый голос. – Продолжайте разрабатывать указанный цирк! Что-то мне подсказывает, друзья, что под слоем силикатов отыщутся радиоактивные обломки «Луны-1»… Ищите следы редконептунианских изотопов, в частности – «гелий-3»! Ищите породы, «пропеченные» солнечным ветром!
– Сделаем, как вы сказали! – ответил Рэндал. Миссионеры огласили лабораторию одобряющим гулом. Вместе с остальными «погудела» и Климентина.
«Комм» вновь рванул цепочку, когда Климентина в компании скромной Бериллии завершала вечернюю трапезу. Были съедены моллюски, тушеные водоросли и фруктовый салат. Пришел черед коктейлям и неспешному разговору, а Климентина отставила бокал, схватила салфетку и выскользнула из-за стола. Бериллия проводила ее застенчивым, но в то же время жадным взглядом сплетницы на ранней стадии развития.
Оказавшись в полутемном коридоре, Климентина сунула руку за обтягивающий шею воротник рабочего комбинезона и выудила, потянув за беспокойную цепочку, платиновый диск. «комм» покрывали мельчайшие узоры, среди них можно было различить силуэты давно вымерших животных и мифических божеств; в центре диска поблескивал гранями крупный изумруд.
Климентина положила диск на ладонь, драгоценным камнем вверх, и отвела руку в сторону. В следующий миг над изумрудом возник полупрозрачный шар бело-синего света. Вглядевшись в его глубину, Климентина не увидела ничего. Только белые трассеры помех метались в произвольных направлениях.
– Иерарх? – спросила она пустоту.
Ничего. Визуальный канал не открывался.
Климентина повысила голос:
– Рэндал, признайся – это ты?
Наконец, она смогла расслышать тяжелое дыхание. Сиплый вдох – словно кто-то втягивал в себя воздух сквозь влажную, натянутую до прозрачности мембрану; затем выдох, переходящий в тонкий свист. Климентину обдало холодом: некстати вспомнилось, что с таким же хрипом и мучительным сипением за каждый глоток воздуха боролся ее приемный отец, – бедолага скончался на борту медицинского корабля, на половине пути к Трайтонскому центру инопланетной патологии. Говорили, будто он заболел на Иксионе, во внесистемном пространстве, – подцепил какую-то особенно опасную вирусную пневмонию. Внутриклеточные паразиты за считанные часы превратили его легкие в аморфную массу кремоподобной консистенции. Отцу позволили связаться с Климентиной; старик хотел попрощаться с дочерью на случай, если доктора Сопряжения не совладают с недугом. Когда связь установилась, он уже не мог говорить. Тот самый случай настал.
– Шелли? – вдруг предположила Климентина. – Недостойный из благородных! Если я узнаю, что это ты вздумал разыграть меня…
Она оглянулась. Казалось, для беспокойства нет причин. Коридор пуст в обоих направлениях, из приоткрытой двери трапезной льется неяркий свет. Слышно, как Бериллия себе под нос напевает фривольные катрены о благородных и бесфамильных.
Но отчего-то Климентине стало жутко. Жутко и бесконечно одиноко, словно невидимая стена в миг отделила ее от привычной атмосферы научной станции, от друзей и единомышленников. Словно ее заперли в одной клетке с чем-то темным, страшным и бесконечно чужим. И что это «чужое» медленно двинулось из своего угла к ней навстречу…
– Ай-Оу… – ответил ей искаженный до неузнаваемости голос. – Это… Ай-Оу… – Фраза закончилась долгим свистящим выдохом.
– Ай-Оу?
Почему-то ей не стало спокойнее. Даже наоборот – иррациональное чувство страха усилилось. Да, она ждала вестей от чудного друга… Но прийти они должны были совершенно иным образом!
Радиосигналу нужно время, чтобы преодолеть долгий путь от Тифэнии до Пангеи. Поэтому им с Ай-Оу пришлось приловчиться вести «затяжные» разговоры. В центре связи Климентина коротала вынужденные паузы при помощи крепкого чая и незначительных доз мелкорастолченной «колючки». Но сейчас Ай-Оу вышел на связь через личный «комм», – так, будто он находился на Пангее, либо где-то неподалеку – в окрестностях Нептунии.
Первое пришедшее в голову объяснение оказалось весьма рациональным: в центре связи дежурит кто-то из приятелей. Зная, что Климентина ожидает вестей с Тифэнии, этот «приятель» перебросил входящий сигнал с Тифэнии на ее «комм».
Логично? Кажется, да.
Климентина поспешила взять себя в руки. Зачем заражать чудака собственной необъяснимой тревогой? Ай-Оу не любит, когда она расстроена. Больше бы в голос тепла и материнской заботы. В последнее время она разговаривает с Ай-Оу только так.
– Приветствую, мой дражайший друг! Как ты? Как твой Ахернар? Ты уже вернулся или еще там?
Она не справлялась с голосом, определенно не справлялась. Понять, что происходит с Климентиной на самом деле, обычно проницательному Ай-Оу было не сложнее, чем отыскать в дневном небе Солнце.
– Мой… Ахернар? – ответил вопросом на вопрос Ай-Оу. Фраза последовала с незначительной задержкой. Чересчур незначительной, если брать во внимание разделяющее их расстояние. Климентина услышала серию булькающих звуков и вновь ощутила внутри себя холод: она поняла, что чудак смеется.
– Что стряслось? – спросила она. – Благородный Ай-Оу! Ты нездоров? Тебе плохо?
– Много… кислорода… давление… опускать… буду… – медленно, по слову, по полслова объяснил Ай-Оу.
– Да-да-да! Ты как всегда прав! Когда много кислорода – тоже ничего хорошего! Особенно, если – ха-ха! – давление высоко.
Климентина встревожилась не на шутку. Чудак никогда не говорил с запинками. Наоборот, когда Ай-Оу переполняли эмоции, речь его превращалась в скороговорку. По мере того как болезнь чудака прогрессировала, скороговорки выходили все менее внятными. Сейчас же она слышала нечто совершенно противоположное.
