Через открывшиеся на минуту ворота, вниз по пандусу. К центру основания тороида. Здесь, в искусственной пещере, освещенной кварцевыми лампами, Раскину позволили выйти. В сопровождении двух спор и двух человек — не «зомбаков», но с пятнами Грибницы на лицах — он, казалось, бесконечно долго поднимался на лифте. Затем — по широкому, сверкающему стеклом и хромом коридору к прозрачным дверям, за которыми в лучах естественного света зеленело что-то живое.
Он оказался в зимнем саду, среди пальм и папоротников, под составной консолью солярия. Прозрачный свод не сиял солнечным светом — как то предполагала конструкция, — низкие тучи скользили над крышей Трибунала, роняя отвратительные, словно кошачья метка, брызги влаги. Поэтому, несмотря на экзотический контингент, сад был сер и безрадостен, как сквер, окруженный небоскребами большого города в середине ноября. Сопровождающие незаметно разбрелись по посыпанным розовым шуршащим бутом дорожкам, предлагая Раскину воспользоваться временной свободой. Но Раскин не смог сделать и шага: он увидел высокую женщину в парадной форме десантника. Женщина собиралась выбросить пустой пластиковый стаканчик в корзину утилизатора, но замерла с вытянутой рукой, глядя на ушельца.
Это была Скарлетт: смуглокожая, остролицая Скарлетт в узком коричневом кителе с погонами старшего лейтенанта, черных брюках, перчатках из кожзаменителя и фуражке с кокардой. С умело завязанным узлом галстука под мускулистой шеей и стянутыми в тонкий хвост, отросшими с момента их последней встречи волосами.
— Ушелец! — Скарлетт с хрустом смяла стаканчик и шагнула навстречу Раскину.
— Скарлетт! Чтоб тебя… Не ожидал.
Скарлетт подошла к нему едва ли не вплотную.
Застыла, всматриваясь в лицо ушельца. Ее ноздри широко раздувались, словно у полицейского, пытающегося без приборов уличить водителя в употреблении спиртного. А в глазах застыло выражение, будто она едва сдерживается, чтобы не плюнуть ему на лысину. На пятна Грибницы вверху лба.
— Скажи, Ушелец, если ты жив, то почему погиб Картер?
— А он умер? — по-дурацки переспросил Раскин. Он как-то мало думал о том, что произошло с командой Шнайдера после того, как он стараниями кухуракуту перенесся с Забвения на Барнард-1.
— Картер пошел следом за тобой, Ушелец. Шнайдер рвал и метал, — слишком уж ты явно залажал…
— Да? — Раскин почувствовал раздражение. — Его б туда!
— Шаттл, который должен был забрать тебя, разбился, — отрешенно проговорила женщина. — Его сбило «смещением». Затем отправили Пола и…
— Погоди! — Раскин схватил ее за локоть. — Идем, сядем! — он быстро взглянул в сторону своих сопровождающих — они, кажется, не возражали; Всеобщность молчала. Потянул Скарлетт в сторону скамейки, замаскированной среди фикусов. — Ты меня ненавидишь? — спросил он, когда декоративные заросли закрыли их от посторонних взглядов.
— Ненавижу? — удивилась былая валькирия. — Я — пилот десантного шаттла на службе Всеобщности. Все эмоции, связанные с прошлым, я отсекла от себя, так как они могли помешать выполнять возложенные на меня функции.
Раскин осекся. Вот оно что. Скарлетт угодила в лапы Треугольника. А что, интересно, Шнайдер? Он теперь, в противовес своей былой задаче, распределяет зараженных ушельцев на колонии, где Грибницу видели только по головизору?
— Как это произошло? — спросил Раскин, ловя себя на мысли, что его вопрос звучит так, будто он спрашивает о смерти их общей знакомой.
— Мы находились на орбите Забвения, — Скарлетт послушно начала рассказ, — когда из гиперпространства вышла «Гордость» — крейсер Солнечной Федерации. «Гордость» появилась невероятно точно по отношению к нам. И сразу же атаковала… «Ретивого» взрывом протонной торпеды распылило на кварки. А Козловский объявил, что его «Микадо» сдается, сразу после того, как компьютер зафиксировал облучение десантного корабля крейсерскими радарами наведения.
— Не успели уйти… — задумчиво констатировал Раскин.
— Даже не пытались. Капитан «Ретивого» Ирен Родригес находилась в тот момент на борту «Микадо». Очевидно, Козловский не пожелал рисковать здоровьем обожаемой, — заключила Скарлетт с горечью, не подобающей кластеру Всеобщности. — Чего им было бояться? Треугольнику нужны астрогаторы и пилоты, близко знакомые с технологиями людей.
Из-за завесы кожистых листьев послышался деликатный кашель.
— Свидетель обвинения Скарлетт Грей, просьба пройти в зал Трибунала, — объявил чей-то низкий голос.
— Ну, — Скарлет встала, одернула китель, — мне пора. Всеобщность требует подтверждения лояльности. Быть может, мы еще увидимся.
Раскин ничего не ответил. Нахмурив брови, проводил взглядом поджарую фигуру. Наверное, в некоторых случаях иметь купированные чувства — это благо. Женщина может спокойно обсуждать гибель любимого с человеком, который прямо (если подойти пристрастно) или косвенно (если посмотреть объективно) имеет отношение к случившемуся. А вот ему Всеобщность не выпишет рецепта сильнодействующего успокоительного. Счастлива «золотая середина», к которой относится большая часть человечества. Умеренные добродетели, умеренные пороки; две руки, две ноги, голова, которая время от времени думает о душе. А вот он… Как и среди людей, обладая необычными способностями, был одиноким калекой, так и во Всеобщности непредусмотренные функции делали его отщепенцем. Это при том, что он и в том, и другом случае имел над остальными несомненное преимущество.
«Боги в ответе за всех и за все. — Раскину показалось, что Всеобщность насмехается над ним. — Действия Скарлетт продиктованы потребностью системы. Мои показания — результат доброй воли, а значит, именно они сыграют решающую роль в процессе».
Он покосился на узкую, словно древнегреческая амфора, урну для окурков. Странно, но после того как Моисей привил ему паразита, курить совершенно не тянуло. Налицо еще одна польза от Грибницы. Будь эта тварь безмозглой, из нее можно было бы выжать прок.
По дорожке зашуршали быстрые, легкие ноги. В укромный уголок Раскина заглянула парочка головизионщиков: впереди — девчонка, один в один — модель с обложки «ГиперМакса», только волосы не откровенно зеленые, а умеренно-оливковые. За девчонкой следовал парень с отсутствующим выражением лица. В руках он держал сложенный штатив, на головке которого был закреплен массивный голограмм-визуализатор. Но девчонка была несомненно главной. Несмотря на то что самая тяжелая ноша приходилась на долю юноши.
— Я прошу прощения, вы — Федор Раскин? — с нажимом спросила девушка.
— Совершенно верно, — подтвердил Раскин.
— Мы представляем Новый Открытый Канал, — она так произнесла это название, что перед глазами Раскина сразу возникли три слова с большой буквы. И на этот раз Всеобщность была ни при чем — парочка не носила в себе Грибницы. Раскин не чувствовал, как от них исходило бы то, что он прозвал «внутренней вибрацией». Для него эти двое были темны, словно мертвецы на экране инфракрасного сканера. Странно, что им — не зараженным — удалось получить аккредитацию на шоу Всеобщности.
