– О, позор на мою лысую голову! Как я мог забыть! Вот же олух царя небесного! Женевская конвенция! Международный документ! – Пипол понимает, что паясничаю – по тону, – но к чему это, явно не просекает, немец тоже, но подобрался весь, чует, не к добру вся эта такая вот прелюдия. – Действительно, согласно Конвенции, пленившая сторона обязана оказывать военнопленному медицинскую помощь. Сейчас-сейчас. Как там наша ранка? Сквозная. Чудесное оружие ТТ, не находите? Заживет – не заметите даже. Если доживете, разумеется. Но почистить – надо… Надо, я сказал! Обрывки материи попали наверняка, грязь всякая, затаскают потом… правозащитники. За допущение случаев гангрены у сдавшихся в плен. Руки! Руки прочь, я сказал! Вот так… Бедняжка, а ведь тебе, наверное, больно
[278]
…
В общем, через пару минут ставший предельно коммуникабельным немец сообщил мне очень интересные вещи. Надо просто знать. Не только и не столько, как спрашивать. Сколько, что спрашивать.
Потом вытащили информационно выпотрошенного успокоившегося немца на обочину, где нас уже ждали «полуторка», Паша с гордо запихнутым под ремень «Вальтером» П-38, все его цыри, целые и невредимые, и постанывающий фриц в кузове. Ногу сломал при приземлении. Нет все-таки ничего хуже прыжков на лес. Даже днем.
Увидев нашего немца влекомым в парашюте, Паша сначала загрустил было, но, обнаружив, что клиент очень даже не мертв, мгновенно определился со званием трофея – учили, однако, на морде лица тут же радостно изобразилось что-то вроде хрестоматийного «Чегтовски хочется габотать!»
[279]
.
По-быстренькому забросив нас на аэродром, умчался в местечко. С немцами, разумеется. Где-то там уже кучковались ему подобные. У технарей работа была в самом разгаре, и мы – не буду врать, что с удовольствием, во всяком случае, если говорить обо мне, – присоединились к их мирному подвигу. Вообще, следует отметить, данное поколение красных военлетов было, мягко говоря, не избаловано недостатком трудовых усилий. Поскольку технических специалистов – торкнуло от Костика, после приказа Тимошенко
[280]
– было маловато. Мне как-то не довелось столкнуться с этой проблемой. Здесь, в смысле. Прежде всего вследствие стремительного выбытия летного состава. А так… Это потом, в войну уже, летчику приходилось участвовать в обслуживании своего ероплана лишь в самом крайнем случае. Или по желанию – кое, кстати, особо не приветствовалось. Поняли – так получается себе дороже. Летный состав должен быть максимально свеж и полон сил. Перед войной же картина была диаметрально противоположной.
В общем, с моим красавцем забот был абсолютный минимум. Дозаправить – и можно в принципе лететь. С «чайками» картина получилась несколько иная. На одной даже движок умудрились как-то очень по-быстрому поменять. Причем безо всяких кранов и полиспастов – голь на выдумки хитра. Грузовик подогнали, как-то хитро подцепили… Опять же, запчасти пришлось поискать. «Для последующей замены частей, подверженных естественному износу в ходе эксплуатации», – сморозил по науке Коля. В общем, вся шестерка была готова только к восьми. Пять «чаек» и мой «ястребок». Заправленные и с полными БК.
Потом приехал Павел на «полуторке», и из кузова довольным чертиком выпрыгнул Ждан. Сколько лет, сколько зим! С утра лишь знакомы, и почти уже родной. Война… Его буквально пару часов как сбили – едва успел до Ивацевичей добраться. Да, прилично наши забрались. Не обкорнали бы… А его – опять охотнички… Четверкой вроде как. Гоша нормально. Но сбить не получилось. Один только вроде с дымом ушел. Тоже учатся, собаки. Некоторые после такого неделю в себя приходят. Здесь явно не тот случай. Наоборот. Исполнен боевого азарта, матерится – надо было вот так, а я, блин, а старший лейтенант Жидов тоже, и… Наши «чайки» едва увидел, сразу – а мне?
Собственно, еще одна «чайка» совсем без малого готова была. Просто, когда некоторый избыток, начинаешь обычно разборчивость проявлять. Погоняли движки и решили, что именно у этой поизношеннее. Ну, пока и эту заправили, пока боекомплект. К девяти только собрались. Ничо, в июне темнеет поздно. Все вертел я, вертел шлем немецкий. Летный. Трофей, однако. Думал, взять – не взять. Вроде удобный. Сеточка поверху. Чтоб голова не потела. Шлемофоны. Очень хорошие – наслышан. Потом решил: наш мне все-таки больше нравится. Как и очки с перчатками. Главное, привык. Лучшее – враг хорошего. А тут пригодился – Ждан свои профукал, прыгаючи. Вместе с крагами. Что ж, дай вам боже, что нам негоже.
Павел, счастливо смеясь, рассказывает, как драпали немцы и как наши – оказывается, 4-я армия – соединились с теми, что шли с севера – 10-й армией, как выяснилось. Выходит, немцы в «котле». Тем не менее вряд ли нам что-то светит. Разве что потери поменьше будут… У нас. И у немцев – наоборот. Пока размышлял, народ разошелся, натурально, по машинам, чувствую – что-то не так. Паша на меня посматривает… странно, что ли. Не как Ленин на мировую буржуазию, нет, скорее, как-то с сомнением. Точно немец наябедничал. Ну, фашист он и есть фашист. Подхожу. Весь внимание.
– Я, – говорит, – сначала расстрелять тебя хотел. На месте. Знаешь, за что?
– Догадываюсь…
– А потом рассказали кое-что и в лагерь отвезли. Для наших военнопленных. Вопросов к тебе больше нет. Кроме одного: как тебя такого медкомиссия пропустила, со склонностью к садизму?
Ишь, грамотный какой. Какие мы слова знаем!
– В НКВД, – отвечаю, – не взяли. За жестокость. И куда ж было податься бедному парубку? Шутка.
