– Нет, – ответила Осакат. – Лга’нхи сказал, что это добыча Дебила, и распоряжаться ею может только он… А то, мол, если его убьет Лга’нхи, то сила пленного перейдет к нему, и получится, что он, Лга’нхи, вроде как чужое взял. А это нехорошо. Но бояться не следует, – успокоила меня она. – Лга’нхи крепко связал супостата и примотал его к вбитым в землю колышкам, так что тот не убежит…
Да уж, с ужасом представил я положение пленного. Весь избитый, явно с поврежденными внутренними органами и сломанными ребрами, смотанный по рукам и ногам, да еще и закрепленный так, что не пошевелиться. Это мучительная пытка пострашнее смерти.
– Так он, наверное, умер? – спросил я у Осакат.
– Да ну, – махнула на меня рукой Осакат. – Он ведь уже мертвец. Только живой. Вчера Лга’нхи, возвращаясь с охоты, потыкал его копьем – он еще стонал.
Потом вернулся Лга’нхи, принес оленя и свежие новости о пленном – на копьетыкательный тест тот и сегодня прореагировал положительно. Однако ведущий специалист Лга’нхи настоятельно рекомендовал мне поберечь здоровье и дать супостату помереть самостоятельно, поскольку я явно только-только одолел в битве своих собственных духов и подселение в мой организм еще и духов вражеского воина может негативно сказаться на моем здоровье. Мое же настоятельное желание поговорить с ним, с его точки зрения, было не более чем пустой блажью Дебила. Впрочем, это ведь моя законная добыча, и кто он, Лга’нхи, такой, чтобы вставать между мной и им?
Так что после диетического обеда, состоящего из оленьей печени и пары чипсин, мы отправились в путь. Идти было не больше километра. Но путь мне этот стоил, наверное, десятка лет жизни. Однако я дошел. Дошел, потому что иначе все эти муки, страхи и лишения последнего времени потеряли бы всякий смысл. Я должен был закончить дело, за которое взялся, и выкачать из пленника хоть немного информации.
Однако то, что я увидел, напрочь убило эти надежды, – мой друг Пивасик лежал смотанный по рукам и ногам, и от него шла вонь испражнений и гниющего мяса… Он точно был не жилец. Удивительно, что он вообще протянул все это время. Все-таки местные – невероятно крепкие ребята. Лга’нхи равнодушно ткнул его тупой стороной копья, для него ведь Пивасик не был «люди», а значит, даже мысль о жалости к нему была смешна. Да и полноценным человеком он, как недавно выяснилось, тоже не был, выводя свою родословную от птиц.
Пивасик, почувствовав тычок, открыл глаза. Одного взгляда в эти глаза мне хватило, чтобы понять, что никакого допроса не будет. В этих глазах была сплошная мука и невероятная усталость. Кем бы ни был Пивасик при жизни, сколько бы людей ни грохнул своим ледорубом, но таких мук он не заслужил… Так что надо сказать Лга’нхи, чтобы тот… Нельзя такое сказать Лга’нхи! Нельзя ему позволять делать грязную работу за себя! Не потому, что это подло по отношению к моему товарищу, для него-то это как комара раздавить – одно удовольствие. Нельзя по отношению к самому себе и… Пивасику. Нас связала драка у озера, его попытки бежать и мои, не дать ему это сделать, и совместный мучительный поход, где его в конце пути ждала смерть, а меня жизнь. А значит, и завершающий штрих в этой истории должен поставить именно я… несмотря на весь ужас, что охватывал меня при мысли о том, что мне сейчас предстоит убить человека. Убить не в бою, не в объятиях ярости, страха и безумия, а вот так вот – больного, лежащего, связанного по рукам и ногам. И фигня, что я приношу ему облегчение, нельзя этим утешаться. Я заберу его жизнь, и это в меня перейдет его сила, если я, конечно, смогу вынести подобный груз… Если смогу – я воин и достоин права жить дальше. Нет – вечный дебил, о которого все будут только ноги вытирать. Таковы правила местной жизни. Да. Становится немного понятней презрение местных к тем, кто может убить на расстоянии. Они убивают лицом к лицу, беря себе вместе с добычей всю боль, страх и разочарование свой жертвы. И только тот, кто способен это пережить, достоин называться воином и мужчиной.
Я смог… Я опустился рядом с ним на колени, еле сдерживая рвотные позывы от невыносимой вони. Кажется, он узнал меня и понял, что сейчас произойдет. И клянусь, я правда увидел в них искорки радости и облегчения. Он что-то залопотал, кося глазами на свои руки. Ну да, конечно, наверное, не очень радостно умирать со связанными руками. Да и воин должен умирать с оружием в руках. Так, по крайней мере, считали викинги. Вот только из оружия у меня был лишь малый кинжал, всего-то раза в два больше ножичка Осакат. Я бы и его оставил в стойбище, ибо сейчас даже его вес казался мне невыносимой тяжестью, но воин без оружия не ходит даже поссать, не пойдет он безоружным и навстречу с врагом.
Я развязал веревки, связывающие руки и ноги пленника, быстро нашел подходящий камень и обвязал вокруг него ремни, сделав кистень, петлю которого и надел Пивасику на запястье правой руки. Тот это оценил и залопотал что-то благодарственное и еще… Несколько раз мелькнуло знакомое «оуоо», что, как я понял, означало верблюда. Хрен его знает, то ли он просил отправить это несносное животное с собой, то ли умолял о нем позаботиться… Скорее второе, по крайней мере, у степняков не было обычая брать с собой в загробный мир своих животных. (Кстати, где эта тварь?)
Теперь самое главное, как правильно убить? Резать горло? Так ведь я не душман какой-нибудь… Говорят, это долгая смерть, а я хочу избавить Пивасика от мучений, а не добавлять их ему… Еще читал, что можно ударить под нижнюю челюсть, чтобы нож сразу в мозг вошел. Я было примерился. Это вроде называют ударом римского легионера. Их короткие мечи очень даже позволяли наносить такие удары. А интересно, мой кинжал намного меньше легионерского меча? Достанет ли он до мозга? И как там в голове… В смысле, сплошная пустота или есть какие-то перегородки, которые придется пробивать? Наверное, есть, иначе мозг в брюхо провалится… Ай, хрен с ним, ударю в сердце.
Примерился, замахнулся и ударил в то место, где обычно на картинках рисуют человеческое сердце. Пивасик дернулся, выгнулся дугой, затрясся, изо рта пошла кровь и полились какие-то жуткие хрипы… Кажется, так быть не должно! Не без труда выдернул кинжал, примерился и ударил еще раз. Ух… На этот раз, кажется, получилось, Пивасик замер неподвижно, его широко раскрытые глаза начали стекленеть. Я смотрел, как стекленеют и мутнеют эти глаза, пока Лга’нхи пинком не сбил меня в сторону, разорвав зрительный контакт. Наверное, правильно, иначе я бы точно ушел за кромку вместе с первым человеком, которого убил. Потом меня долго рвало. Кажется, в желудке уже было чище, чем в операционной, но жуткие спазмы все еще продолжали сотрясать все тело. А потом я снял с Пивасика скальп.
Вот так я официально стал воином, хорошенько проблевавшись.
Обратно я уже не столько шел, сколько ехал на Лга’нхи. Наверное, ему и впрямь было бы проще посадить меня на закорки и бегом довезти до стойбища, чем тащить, подхватив за плечи, давая возможность делать вид, будто я самостоятельно перебираю ногами. Мне бы, наверное, тоже было это проще. Но я до сих пор очень благодарен своему приятелю, что он этого не сделал. Ведь это означало, что, убив своего врага и выполнив обещанное, я в его глазах стал «пацаном, который Сделал». А такие пацаны слабостей не испытывают и на ручки к боевым товарищам не лезут.
