Но нервы мои были воспалены почище, чем раны Лга’нхи, и сейчас меня несло так, как Остапу Ибрагимовичу даже не снилось, и смертным было лучше не вставать мне поперек пути, когда я в таком состоянии.
Потому идею убрать моего приятеля подальше от демона Ортай с Мсоем одобрили. Дураку (и даже дебилу) должно быть понятно, что ездить раненому человеку на демоне – не лучший выбор, проще уж в муравейник закопаться. Количество муравьев и духов будет примерно одинаковым, а вот опасность муравьи представляют меньшую – максимум обглодают тело до косточек, в то время как духи…
А вот идея тащить носилки со здоровенной тушей Лга’нхи почему-то была воспринята без всякого энтузиазма. Пришлось закачивать энтузиазм вручную, обещаниями дождя из жаб, нашествия саранчи, превращения всей окрестной воды в кровь и исполнения моих личных трактовок репертуара группы «Руки вверх». Я даже наорал-навыл что-то типа «Ай-яй-яй девчонка…», в результате чего на солнышко набежала какая-то тучка, в траве примолкли кузнечики, и в возникшей тишине стало слышно, как где-то далеко в горах предвестником ужасной смерти тоскливо завыл шакал. Публика сочла мои доводы убедительными и больше не осмеливалась возражать. Носилки сделали, и мы наконец-то снова двинулись в путь.
Ух… Дошли! Всего-то пара дней топанья по долинам, и вот за этим ручьем начинаются земли Улота. Воды хватало благодаря вылазкам Мсоя. Хватало настолько, что последний бурдючок, что оставил Накай, я отдал верблюду. Хлебай, парень, заслужил! Да и Лга’нхи ты нравишься. А поскольку он (тьфу-тьфу-тьфу), кажется, идет на поправку (ну, по крайней мере, ему точно не стало хуже за последние пару дней), ты будешь его верным скакуном до окончательного заживления ноги. Потому как тащить себя дальше эта сволочь не позволит. Как только у него появится достаточно сил, чтобы слезть с носилок, будет пытаться ползти сам. Увы, такое тут воспитание, что загнанные лошади пристреливают себя сами.
– Значит, говоришь, Мсой, вон за тем ручьем эти сучьи потрохи напасть на нас не посмеют?…Уверен?…Пролить кровь на чужой земле – дать повод к войне с Улотом, а на это Виксай не решится?….Тогда давай те бурдюки, что подобрали по дороге…Как это зачем? Вернем хозяевам. А то будут потом врать, что мы их у них украли.
Мсой в некотором недоумении собрал чужие бурдюки и передал мне. В краже у врага он ничего дурного не видел, скорее уж это доблесть. А то, что Иратуг после всего произошедшего точно враг на многие-многие годы, можно было не сомневаться. Нарушение законов гостеприимства – это не то, что можно простить. В данном обществе гостеприимство – один из краеугольных столпов взаимоотношения между людьми, коли уж ты кого принял в гости, но хоть сам подохни, а гостя защити от опасности. А уж напасть на гостя самому… Даже степняки во время осенних ярмарок свято соблюдали этот принцип. Что уж говорить о горцах, активно торгующих друг с другом.
Законов тут не так много. Особенно, так сказать, международных. И создает их не кучка вороватых политиков, а сама жизнь, столетиями прописывая каждую букву, каждую запятую, – кровью, потом и человеческими жизнями. Пренебречь законом означало погрузить мир в хаос…В первую очередь свой мир. И расплата за это пренебрежение будет неотвратима и ужасна.
И понимание этого ясно написано на рожах провожающих нас вояк. Они небось надеялись, что мы сдохнем в пути, ан, хренушки. Теперь терзаются мыслями о том, что мы расскажем в Большом Мире про их делишки.
Ну так я вам терзаний добавлю.
– Здравствуй, дорогой дружище Кифсай. – Дождавшись, когда все наши люди окажутся уже в Улоте, я, радостно улыбаясь, пошел навстречу предводителю столпившегося возле дороги перед пограничным ручьем отряда.
Кифсай растерянно посмотрел на меня. Он ждал от меня чего угодно – проклятий, угроз, оскорблений, только не такого искреннего расположения. (Какой же все-таки юный и неиспорченный еще тут мир.)
– Вот. Хочу вернуть вам ваши бурдюки. Больше они нам не понадобятся.
Он удивленно уставился на связку пустых бурдюков у меня в руках. Наверняка они уже давно заметили, что стала пропадать тара. Но вот объяснить, как она оказались у меня…
– Как? Почему? – залопотал Кифсай, испуганно и подозрительно оглядывая своих людей, видимо, ища предателя. К счастью, я подгадал момент, когда Накай оказался прямо у него за спиной, и тот не смог прочесть на его физиономии все те, проявившиеся при виде бурдюков чувства. Кажется, Накай решил, что я собираюсь его заложить.
– «Не ссы», – сказал мой выразительный взгляд. И я продолжил: —…Ты про что? Про это? – Я невинно ткнул пальчиком в связку бурдюков.
– Да! – рявкнул Кифсай. – Кто из моих людей оставлял вам воду?
– Глупый сын хромой козы… – ласково пропел я в ответ. – Или ты забыл, с кем разговариваешь? Я Великий и Ужасный Шаман Дебил – Гроза и Повелитель Духов и Демонов. Неужели ты думаешь, что мне нужен кто-то из твоих людей, чтобы добыть воду? Я просто посылал своего приятеля. – Тут я осторожно похлопал стоящего рядом верблюда по боку, и он уставился на наших врагов своими пофигистическими глазами, насмешливо кривя пасть.
А я, чувствуя его моральную поддержку и распирающую себя злобу, продолжал радостно вещать:
– Каждую ночь я превращал верблюда в мышь и посылал в ваш лагерь, чтобы он приносил нам вашу воду… А потом мы пили ее и смеялись над тобой и Виксаем.
– А теперь слушайте меня все! – Голос мой, натренированный за последние месяцы постоянным пением и закаленный горечью лечебной травы, резко возвысился и загремел. – Виксай нарушил законы Гостеприимства. Виксай нарушил кодекс Пяти Добродетелей, которым хвастался перед нами. И теперь… – Тут я счел нужным прекратить орать и перешел на драматический, шипящий шепот. – Теперь помни ты, Кифсай, и передай своему царю Виксаю и тому, кто вел задний отряд. Не сегодня, но, может быть, уже завтра. Может быть, в следующую большую луну… или зимой… хотя, возможно, и следующим летом, или через два лета… Но в любой из дней года, начиная с послезавтрашнего, в какую-то ночь, из-под вашего тюфяка вылезет мышь… Маленькая незаметная мышь, какие во множестве бегают по полям и живут в домах. Только эта мышь, что вылезет из-под вашего тюфяка, будет непростая, она превратится в демона-верблюда и перегрызет вам горло, пока вы спите. Перегрызет горло и утащит в преисподнюю, где вы станете рабами этого и других демонов.
И пока все достойные воины, не нарушавшие кодекса, будут пировать и охотиться, вы будете в холоде и голоде таскать навоз за демонами и ткать шерсть вместе с женщинами… А потом демоны будут употреблять вас, как женщин, – добавил я, глядя на испуганно вытянувшуюся рожу Кифсая. (Мстить так мстить.)
А теперь проваливайте отсюда все! – снова внезапно рявкнул я, и матерые воины вздрогнули. – Проваливайте, но помните доброту шамана Дебила, Великого Вождя Лга’нхи и Царя Царей Мордуя. Я бы мог послать своего верблюда к каждому воину и каждому жителю Иратуга. Я бы мог послать его сожрать ваших жен и детей, вытоптать поля и загадить воду. Но я вас прощаю. На первый раз. Вы выполняли приказ своего Царя Царей, и это хорошо, потому что это долг воина и подданного.
