Оба копыта пронеслись буквально в нескольких сантиметрах от каждого из моих ушей. А потом верблюд-каратист ломанул куда-то вперед, а на меня выскочил другой. И на нем сидел всадник с нацеленным в меня копьем. Я отвел удар протазаном и попытался рубануть, метясь либо в верблюжью тушу, либо по ногам всадника. Кажется, задел самым краешком, и взбесившееся от боли животное отскочило в сторону. Я рванул за ним в самую кучу-малу аиотееков, уже мало соображая, что делаю. И дальше началось мелькание копий, щитов, шерстяных верблюжьих туш и человеческих, облаченных в доспехи, тел. Как-то раз я упал, отпрыгивая в сторону от несущегося на меня копья, и поскользнулся на груде кишок. И катался по этой груде, уворачиваясь от копыт решившего потоптаться на мне верблюда и копья его хозяина. Потом пропустил удар по голове, благо на ней был шлем, и он спас мне жизнь. Потом… Потом я очнулся, стоя на коленях посреди поля боя, в моей руке почему-то был топор, которым я размалывал в мелкое крошево уже и так размозженный череп аиотеека. А где находится мое «крылатое копье», я не имел ни малейшего представления. Судя по тому, что врагов больше не было, мы победили!
Победили. А значит, надо вставать на дрожащие от усталости и переизбытка адреналина ноги и идти считать потери, заниматься ранеными, решать, что делать дальше. Это другие могут чуток передохнуть и насладиться победой. Тому, кто назвался груздем, а уж тем более шаманом, после боя приходится пожинать его горькие плоды, даже несмотря на сладость победы.
Потери – в целом небольшие, если считать по очкам. Самый большой урон наши ряды понесли от прорвавшегося через баррикаду верблюда и его всадника – шесть мертвых баб, стоптанный десятилетний мальчишка и еще с десяток пораненных соплеменниц, к счастью, не очень сильно. Еще погибло пятеро бойцов оикия и трое Кор’тека. Зато раненых было больше двух десятков. А любая, даже на вид несильная рана Тут могла означать смерть!
Враги были убиты все, или, по крайней мере, никто из них больше не пытался драться, так что можно надеяться, что я получу «заказанного» перед боем «языка». Но, проклятье, смерть тысячи врагов не стоит потери хотя бы одного из наших. Тут не спорт, тут реальная жизнь и реальные смерти. И я, кажется, к этому никогда не смогу привыкнуть!
Но с «языками» позже, сейчас главная забота – раненые. Начал орать на бродящих, словно в наркотическом сне, баб, веля разжигать костры, таскать и греть воду, стаскивать всех раненых в одно место.
Так, перед боем я велел спрятать наши «медикаменты» в кустарнике, в надежде, что туда аиотееки точно не сунутся и ничего мне не потопчут. Интересно, выполнили ли Ученики мой приказ?
Ученики!!! Осакат и Витек – где они?! Если эта парочка мерзавцев позволила себя убить, найду даже на том свете и устрою им такое! А Тишка? Почему нигде ее не вижу? Тут, конечно, баб полно, но уж мою-то тощую дылдинку тут точно ни с кем не перепутаешь. А Лга’нхи? Я что-то тоже его нигде не вижу. Неужели?..
Ага. Осакат с Витьком уже тащат из кустов наши тюки. Осакат почему-то бледная, но страшно довольная. Вот, блин, на поясе демонстративно подвешен свежий скальп! Неужто сестренка умудрилась завалить вражеского воина? И хоть бы хны. Я-то, помнится, прирезав Пивасика, блевал, как из пулемета. А эта сияет, будто куклу Барби и вагон конфет в лотерею выиграла. Ладно, об этом потом будем думать. Первый раненый – это фигня, заплевать порезы горькой травкой и замотать бинтом. Осакат справится. Следующий – размозженная копытом нога чуть повыше стопы. Это уже опасно. Здесь – почти смертельно. Наспех изготавливаю шины и начинаю собирать сломанные кости. Проклятье! Руки в земле, песке, крови, каком-то дерьме и кишках. Срочно мыть кипяченой водой и пенной смесью. Так, теперь промыть рану. Жалко, вино кончилось, – как мне объяснили, оно перевозку по морю плохо выдерживает, потому мы его с собой особо и не брали. И какого хрена я самогонный аппарат не сделал? Ладно, стираем кипяченой морской водой запекшуюся кровь. Больной истошно орет и дергается. Рявкаю команду, и чьи-то руки прижимают его к земле. На ощупь, сквозь кожу и мышцы, складываю костяной пазл. Присыпаю заветным порошком. Споры какого-то болотного гриба, которые лесовики используют при ранениях. Это они меня меньше двух месяцев назад на ноги поставили. Я этот рецепт все-таки вызнал.
Увы, собранного, пока мы были в лесных местах, порошка совсем мало, так что на всех точно не хватит. Но что делать? Массу для нашлепок из «йодистых» водорослей я так и не удосужился приготовить. А ведь собирался.
Следующий пациент – огромный порез от плеча и почти через всю спину. Это мне знакомо, у самого похожий. Аиотеек бил сверху вниз, но чуток промазал. Зашить, заплевать, будет как новенький. Шью. Еще один – сломанная рука. Щит не выдержал удара палицей. Еще шины. Жалко, нет гипса. Тьфу, мля. Это вообще копец – на фига его сюда привели, у него же мозги наружу торчат! Или только скальп содран? Обмываю рану, ага. Похоже на то, что было тогда у Лга’нхи, содранный то ли палицей, то ли клевцом скальп. Пришиваю его обратно, жуя горькую травку. Надо давно уже придумать другой способ – какую-нибудь мазь или припарку. Это жевание уже надоело, всю морду от горечи свело.
Пока шил, сквозь общие стоны, вопли и рыдания услышал знакомый лай – щенки. Поднял глаза – по пляжу брела Тишка. Какая-то скособоченная и смурная. Неужто и моей девочке перепало? Нет. Нельзя. Мало ли, что жена – надо дошивать рану. По себе знаю, каково это лежать в ожидании каждого нового стежка, корчась от боли. А вот Осакат моими комплексами доктора Айболита не страдала. Зато подругой была хорошей. Бросила своего очередного пациента и подскочила к Тишке, подперла ее плечом и повела в мою сторону. Сейчас дошью и погляжу.
Нет, подтаскивают нового. Блин, это же Гит’евек! Схлопотал копьем прямо в грудь. Кажется, рана глубокая и пробиты ребра. Вынимаю осколки ребер из раны, и какого хрена я не догадался сделать себе пинцет и прочий хирургический инструмент, пока имел доступ к мастерским? Колокольщик гребаный. Вытекающая из раны кровь не пузырится. Значит, легкое на задето. В раздвинутую Витьком рану засыпаю чудо-порошок и запечатываю тампоном. По собственному опыту знаю, что такие глубокие раны зашивать нельзя, надо дать возможность гнили и гною выходить вместе с кровью. Так что осторожненько зафиксировать и велеть аккуратно положить на носилки. В ближайшую неделю наш главный строевик не ходок. Блин, а где же Лга’нхи?
Так, что с Тишкой? Подскакиваю, буквально на пару минут: сломана рука, нет, вывихнута или все-таки сломана? Что делать: наложить шину, зафиксировав ее в таком странном положении (а вдруг так и срастется?) или хорошенько дернуть, чтобы вставить в сустав? И какого хрена я не пошел учиться в мед, хотя бы на медбрата? Хоть какая-то польза сейчас от меня была бы. Нет, кажется, все-таки что-то в суставе. Извиняй, девочка, сейчас будет больно. Дергаю. Тишка орет и теряет сознание. Шарик (или Шурик – оба пса вертятся рядом), со стоящей дыбом шкурой и сумасшедшими глазами, пытается меня укусить, но, получив по морде, что-то соображает своей собачьей башкой и, поджав хвост, пытается ползти ко мне на брюхе. Извини и ты, но сейчас не до тебя, потому мириться будем после. А сейчас – так, слава богу, рука приобретает вполне человеческий вид. Велю Осакат зафиксировать сустав, только не слишком туго, а то кровообращение нарушится. (Офигеть! И откуда только я столько всего знаю? Да здравствует телевизор и сериалы про медиков!)
