— Наверное…
Капитан прошел в кабину корабля, взял полетную документацию, нашел нужный лист — декларацию о погруженном багаже, бегло просмотрел. Так и есть — перегруз. Дополнительный багаж не запрещался, нужно было просто отдельно доплатить за перегруз. Авиакомпании не были против, когда кто-то доплачивает за багаж, но против были летчики. Даже короткий полет на изношенном летающем гробе с перегрузом мог закончиться трагически, но мнение летчиков, как обычно, никого не интересовало.
— Абдул, что у нас с моторами? — спросил капитан аз-Зумр.
— Подлатали… — с типичным для египтян фатализмом улыбнулся второй пилот, — иншалла долетим.
Это было еще одно направление снижения расходов, о котором авиакомпании предпочитали умалчивать. Дело в том, что все детали в самолете заменяются не тогда, когда они сломаются, а тогда, когда они могут сломаться, по срокам. И вот умные и циничные люди придумали следующее: они скупали за бесценок в нормальных странах снятые таким образом с самолетов детали, вывозили их в третьи страны, проводили какие-то исследования в подозрительных лабораториях и на подозрительном оборудовании и выдавали заключение, что деталь еще годна в течение такого-то срока. И продавали ее местным авиакомпаниям как восстановленную, а те ставили ее на свои самолеты! Но усталостную деформацию не обманешь — и те, кто летал на таких деталях, имели все шансы «накушаться земли» — как говорили пилоты. Если на международных рейсах такую практику опасались применять, то на внутренних, как раз и дававших максимальную прибыль из-за отсутствия конкуренции, она применялась вовсю.
— Черт бы все побрал. У нас самолет с перегрузом, нам нельзя лететь с таким двигателем.
— Аллах с нами! — типично для египтянина фаталистически ответил Абдул.
Фатализм египтян и мусульман вообще просто поражает. Русские с этим столкнулись еще в пятидесятые, когда у власти в Египте, только что получившем независимость и отстоявшем Суэц, находился Герой Советского Союза Гамаль Абдель Насер, а египетская армия пересаживалась с британской техники времен Второй мировой войны на советскую. Вот в один прекрасный день на новейшем бомбардировщике-ракетоносце Ту-16, находящемся над Средиземным морем, отказали двигатели — сразу. Экипаж начал молиться Аллаху, не сделав не то что попытку спасти гибнущую машину, но даже не попытавшись покинуть ее с парашютами. Находящийся в кресле второго пилота советский подполковник высвободился из привязной системы, посмотрел вниз, нет ли кораблей, вручную сбросил бомбы, а потом вручную же запустил двигатели. Когда же вечером, уже после посадки, за час поседевший и хряпнувший стакан спирта подполковник двинул на разборки, командир египетского экипажа объяснил ему свое поведение просто — все в руках Аллаха. Если Аллах решит кого-то взять к себе — он возьмет, а если он решил их спасти — вот они и спаслись.
Да, иншалла и в самом деле — долетим.
— Ты центровку рассчитал?
Вместо ответа Абдул молча протянул командиру корабля записи. Центровка очень важна, особенно когда самолет перегружен — если будет ошибка в расчетах, то экипаж выберет неправильную глиссаду и рискует при посадке наесться земли. Такое уже бывало. Немного отойдя, командир воздушного корабля пошел улаживать последние формальности с рейсом.
Они залегли в «зоне отчуждения» — так называли зону, где раньше жили люди, а теперь их там не было. Началось все с того, что выходец из этого квартала взорвал себя в переполненном автобусе в Тель-Авиве, убив пятнадцать человек. Меры воздействия после этого были стандартными и давно отработанными — самолеты ночью нанесли удар по одному из небольших тактических штабов Хамас, еще один деятель Хамас через несколько дней ехал на машине — как вдруг в машину попала ракета Tow, выпущенная с израильского Apache, вынырнувшего из-за холма. А еще в этот квартал пришли израильские десантники и большие, похожие на осадные башни бульдозеры снесли дом, где родился и жил террорист. А заодно и соседний, потому что иначе невозможно было выполнить задачу, техника не смогла бы подъехать к обреченному дому. После этого образовался сектор ведения огня, хорошо пригодный для обстрела недалеко находящегося израильского поселения (когда оно тут еще было) — а оттуда тоже отвечали огнем. Израильтяне так и не вернулись на этот клочок земли, бросили испещренные дырами от бомб и снарядов дома, а палестинцы их еще и заминировали — на всякий случай. Сейчас, после установления власти исламистов в Египте и ввода войск на Западный берег и в сектор Газа часть мин, конечно же, сняли.
Их было больше тридцати человек (в этом здании было шестеро), тех, кто в данной операции подчинялся доктору Факиху, присланному на помощь палестинскому народу, и это не считая детей. Детей, которые с пяти лет воспитывались движением, у которых часто не было родителей, погибших под бомбами израильтян или сами взорвавшие израильтян бомбами заодно с собой. Детей, которые носили бордовые береты и в семь лет отвечали на вопрос, что он будет делать, когда вырастет — буду убивать израильтян. Их называли Джибаль аль-Накба
[67]
, поколение катастрофы, дети готовые бросить и камень, и гранату, готовые выстрелить в спину и даже подорвать себя, если это будет нужно. Сейчас их задача была проще — они с биноклями отслеживали обстановку и сообщали о ней на командный центр.
Один из приданных ему палестинцев по имени Фарук — невысокий, похожий на израильтянина, с курчавыми волосами, вооруженный югославским автоматом, с которого можно метать со ствола настольные гранаты, оторвался от наушников — он прослушивал эфир, не выходя в него, потому что выходить в эфир доктор Факих запретил, за исключением экстренных случаев. Радиоразведка израильтян работала как надо, и, определив обмен и взяв пеленг, они могут дать команды на установки — а то пошлют пару гостинцев калибра сто семьдесят пять миллиметров с воздушным подрывом. Такое бывало, и Факих видел, что случалось с теми, кто проявлял неосторожность.
— Доктор, облет прошел, горизонт чист.
Облет совершали тоже малые вертолеты AH-6, с установленной под фюзеляжем тридцатимиллиметровой пушкой с системой точного наведения и двумя ракетами Тоу на пилонах. Следующий пролет — через час.
— Всем тихо!
Палестинцы затаились, замерли в развалинах, укрывшись на всякий случай накидками, представлявшими собой смесь камуфляжного костюма снайпера Гилли и специальной накидки, обманывающей тепловизорный прицел. Верный своим принципам доктор лежал среди федаинов, среди бойцов, показывая этим, что он — с ними и может умереть за свободу Палестины так же, как и они. Кричать Хуррият-лиль-фалястын
[68]
на площади — это одно, убить израильского солдата — это другое, а сделать то, что, если на то будет воля Аллаха, сделают сегодня они — это третье. Такие исполнители, как он, должны оставаться в живых в любом случае, им нельзя рисковать, но если он будет отсиживаться в тылу — он не завоюет уважения этих федаинов. И он был с ними.
