– И вам не стыдно так думать и спрашивать об этом, княжна? –
раздался вдруг голос мадам Леотар, которая уже пять минут наблюдала за нами и
слышала наш разговор. – Стыдитесь! вы стали завидовать бедному ребенку и
хвалиться перед ней, что умеете танцевать и играть на фортепьяно. Стыдно; я все
расскажу князю.
Щеки княжны загорелись как зарево.
– Это дурное чувство. Вы ее обидели своими вопросами.
Родители ее были бедные люди и не могли ей нанять учителей; она сама училась,
потому что у ней хорошее, доброе сердце. Вы бы должны были любить ее, а вы
хотите с ней ссориться. Стыдитесь, стыдитесь! Ведь она – сиротка. У ней нет
никого. Еще бы вы похвалились перед ней, что вы княжна, а она нет. Я вас
оставляю одну. Подумайте о том, что я вам говорила, исправьтесь.
Княжна думала ровно два дня! Два дня не было слышно ее смеха
и крика. Проснувшись ночью, я подслушала, что она даже во сне продолжает
рассуждать с мадам Леотар. Она даже похудела немного в эти два дня, и румянец
не так живо играл на ее светленьком личике. Наконец, на третий день, мы обе
сошлись внизу, в больших комнатах. Княжна шла от матери, но, увидев меня,
остановилась и села недалеко, напротив. Я со страхом ожидала, что будет,
дрожала всеми членами.
– Неточка, за что меня бранили за вас? – спросила она
наконец.
– Это не за меня, Катенька, – отвечала я, спеша оправдаться.
– А мадам Леотар говорит, что я вас обидела.
– Нет, Катенька, нет, вы меня не обидели.
Княжна вскинула плечиками в знак недоуменья.
– Отчего ж вы все плачете? – спросила она после некоторого
молчания.
– Я не буду плакать, если вы хотите, – отвечала я сквозь
слезы.
Она опять пожала плечами.
– Вы и прежде все плакали?
Я не отвечала.
– Зачем вы у нас живете? – спросила вдруг княжна помолчав.
Я посмотрела на нее в изумлении, и как будто что-то кольнуло
мне в сердце.
– Оттого, что я сиротка, – ответила я наконец, собравшись с
духом.
– У вас были папа и мама?
– Были.
– Что они, вас не любили?
– Нет… любили, – отвечала я через силу.
– Они были бедные?
– Да.
– Очень бедные?
– Да.
– Они вас ничему не учили?
– Читать учили.
– У вас были игрушки?
– Нет.
– Пирожное было?
– Нет.
– У вас было сколько комнат?
– Одна.
– Одна комната?
– Одна.
– А слуги были?
– Нет, не было слуг.
– А кто ж вам служил?
– Я сама покупать ходила.
Вопросы княжны все больше и больше растравляли мне сердце. И
воспоминания, и мое одиночество, и удивление княжны – все это поражало, обижало
мое сердце, которое обливалось кровью. Я вся дрожала от волнения и задыхалась
от слез.
– Вы, стало быть, рады, что у нас живете?
Я молчала.
– У вас было платье хорошее?
– Нет.
– Дурное?
– Да.
– Я видела ваше платье, мне его показывали.
– Зачем же вы меня спрашиваете? – сказала я, вся задрожав от
какого-то нового, неведомого для меня ощущения и подымаясь с места. – Зачем же
вы меня спрашиваете? – продолжала я, покраснев от негодования. – Зачем вы надо
мной смеетесь?
Княжна вспыхнула и тоже встала с места, но мигом преодолела
свое волнение.
– Нет… я не смеюсь, – отвечала она. – Я только хотела знать,
правда ли, что папа и мама у вас были бедны?
– Зачем вы спрашиваете меня про папу и маму? – сказала я,
заплакав от душевной боли. – Зачем вы так про них спрашиваете? Что они вам
сделали, Катя?
Катя стояла в смущении и не знала, что отвечать. В эту
минуту вошел князь.
– Что с тобой, Неточка? – спросил он, взглянув на меня и
увидев мои слезы, – что с тобой? – продолжал он, взглянув на Катю, которая была
красна как огонь, – о чем вы говорили? За что вы поссорились? Неточка, за что
вы поссорились?
Но я не могла отвечать. Я схватила руку князя и со слезами
целовала ее.
– Катя, не лги. Что здесь было?
Катя лгать не умела.
– Я сказала, что видела, какое у нее было дурное платье,
когда еще она жила с папой и мамой.
– Кто тебе показывал? Кто смел показать?
– Я сама видела, – отвечала Катя решительно.
– Ну, хорошо! Ты не скажешь на других, я тебя знаю. Что ж
дальше?
– А она заплакала и сказала: зачем я смеюсь над папой и над
мамой.
– Стало быть, ты смеялась над ними?
Хоть Катя и не смеялась, но, знать, в ней было такое
намерение, когда я с первого разу так поняла. Она не отвечала ни слова: значит,
тоже соглашалась в проступке.
– Сейчас же подойдем к ней и проси у нее прощения, – сказал
князь, указав на меня.
Княжна стояла бледная как платок и не двигаясь с места.
– Ну! – сказал князь.
– Я не хочу, – проговорила наконец Катя вполголоса и с самым
решительным видом.
– Катя!
– Нет, не хочу, не хочу! – закричала она вдруг, засверкав
глазками и затопав ногами. – Не хочу, папа, прощения просить. Я не люблю ее. Я
не буду с нею вместе жить… Я не виновата, что она целый день плачет. Не хочу,
не хочу!
– Пойдем со мной, – сказал князь, схватил ее за руку и повел
к себе в кабинет. – Неточка, ступай наверх.
Я хотела броситься к князю, хотела просить за Катю, но князь
строго повторил свое приказание, и я пошла наверх, похолодев от испуга как
мертвая. Придя в нашу комнату, я упала на диван и закрыла руками голову. Я
считала минуты, ждала Катю с нетерпением, хотела броситься к ногам ее. Наконец
она воротилась, не сказав мне ни слова, прошла мимо меня и села в угол. Глаза
ее были красны, щеки опухли от слез. Вся решимость моя исчезла. Я смотрела на
нее в страхе и от страха не могла двинуться с места.
Я всеми силами обвиняла себя, всеми силами старалась
доказать себе, что я во всем виновата. Тысячу раз хотела я подойти к Кате и
тысячу раз останавливалась, не зная, как она меня примет. Так прошел день,
другой. К вечеру другого дня Катя сделалась веселей и погнала было свой обруч
по комнатам, но скоро бросила свою забаву и села одна в угол. Перед тем как
ложиться спать, она вдруг оборотилась было ко мне, даже сделала ко мне два
шага, и губки ее раскрылись сказать мне что-то такое, но она остановилась,
воротилась и легла в постель. За тем днем прошел еще день, и удивленная мадам
Леотар начала наконец допрашивать Катю: что с ней сделалось? не больна ли она,
что вдруг затихла? Катя отвечала что-то, взялась было за волан, но только что
отворотилась мадам Леотар, – покраснела и заплакала. Она выбежала из комнаты,
чтоб я не видала ее. И наконец все разрешилось: ровно через три дня после нашей
ссоры она вдруг после обеда вошла в мою комнату и робко приблизилась во мне.
