Позади недовольно загудели, граф вернулся из заоблачных высей на грешную землю, ловким маневром пришпорил горячего итальянского скакуна, сменил полосу…
Графу Ежи не хватало Варшавы. В этом смысле — кто бы что ни говорил — он был патриотом своей страны и своего народа. Нигде он не чувствовал себя так, как в Варшаве. Перезвон старых трамвайчиков в центре, подпирающие небо острые шпили костелов, зловещие стены замков на берегу Вислы, одуряющий запах свежего хлеба в булочных по утрам. В Варшаве было нечто такое, чего не было в надменно-аристократичном Петербурге, нечто такое, что заставляло сердце любого поляка трепетать. Немного похож на Варшаву был Киев, и если бы был выбор — граф Комаровский служил бы там. Но — по негласному распоряжению военного министерства — в Киеве не было ни одного польского офицера. Были везде — в Петербурге, в Москве, — а в Киеве не было. По известным причинам…
За то время, пока граф Ежи служил в Петербурге, более русским и менее поляком он не стал. Но своего отца он понимал и поддерживал. Воевать с Россией смысла не было, поднимать восстание — тем более. Такие восстания уже были, закончились они большой кровью — польской, русской, результата же никакого. Просто русских было слишком много, и русские умели хорошо воевать. Но русские были и великодушными, они даже сделали Варшаву одним из столичных городов. Молодой граф Комаровский был, как и его отец, имперцем, он понимал, что случись Польше обрести независимость, она станет всего лишь маленьким, незначительным государством, зажатым в тиски между Российской империей на востоке и Священной Римской империей германской нации на западе. Речь Посполитую не воссоздать — слишком сильны соседи, за счет которых ее предполагается создавать. А раз так — лучше довольствоваться тем, что есть, и гордо служить в армии самого большого и сильного государства в мире.
Сейчас Ежи Комаровский ехал к отцу. Старый граф Тадеуш служил в аппарате генерал-губернатора и командовал Висленским военным округом (был еще Варшавский. Польша по военным округам была поделена надвое), будучи генералом от артиллерии (если именовать старыми чинами) русской армии. Такая система военного управления территориями сохранялась сознательно — ради обеспечения единоначалия в армии и лишнего напоминания полякам, что они все-таки вассалы.
Штаб Висленского военного округа располагался на Гданьской набережной, прямо у самого моста, напротив Зоологического сада. Когда построили мост, припарковаться нормально стало и вовсе невозможно. Вздохнув, граф Комаровский свернул в совершенно другую сторону и нашел место для парковки едва ли не за километр от нужного ему здания. И то — место он захватил едва ли не силой, втиснувшись на него, как только от тротуара отъехала старенькая «Варшава», под возмущенный гул клаксонов водителей. Припарковался он лихо, и будь рядом полициянт
[29]
— не миновать бы ему штрафа.
Умная машина, подчиняясь нажатию кнопки, подняла над водительским местом многослойный тент, мигнула фарами, вставая на охрану. Небрежно бросив пульт сигнализации в карман, граф Комаровский неспешно зашагал по тротуару в нужном ему направлении, наслаждаясь, словно классической музыкой, неспешным говором его соотечественников. Польской речи в Петербурге ему тоже очень не хватало…
Эту девушку он заметил, когда до нужного ему места оставалось метров триста. Вспоминая потом то, что произошло, он так и не смог воскресить в памяти момент, когда она появилась перед ним. Просто будто из воздуха: только что ее не было — и вдруг на́ тебе…
В первую очередь граф Комаровский, как тонкий ценитель женской красоты, конечно же, обратил внимание на фигуру девушки. Понаблюдав секунд десять за плавным колыханием бедер под коротким летним красным платьем (как шутили остряки в гусарском полку: «Производит плавные движения бедрами, провоцирует своим присутствием, понимаешь…»), граф пришел к выводу, что он будет последним глупцом
[30]
, если не воспользуется дарованным ему судьбой шансом…
А посему граф слегка поднажал, догоняя девушку. Как и он, она шла к зданию штаба Висленского военного округа, а возможно, и к расположенной за мостом Цитадели — мрачной ставке русского генерал-губернатора Варшавы. И еще у нее была сумочка, большая такая кожаная сумочка, даже сумка, совершенно не подходящая к ее платью…
И графу Комаровскому это стало сильно не нравиться. Сумка эта.
Возможно, если бы он служил в каком другом полку, он бы и внимания на это не обратил — сумка как сумка. Но он служил в полку, расквартированном в Санкт-Петербурге и приписанном к Русской Гвардии. А это значит — ему, как и всем его сослуживцам, давали трехмесячный антитеррористический курс. Полк, как и все полки Русской Гвардии, расквартированной в Санкт-Петербурге, часто привлекался к обеспечению безопасности важных, государственного значения мероприятий. Пусть только в качестве оцепления — но все равно, основы борьбы с терроризмом они должны были знать, поскольку какие-то инциденты можно было предотвратить в зародыше. Такие безумные случаи, как с Александром Вторым Освободителем, когда террорист натаскал во дворец столько взрывчатки, что шестьдесят человек при взрыве погибло, или когда один бомбист бросил бомбу — и никто не воспрепятствовал царю подойти к раненым, никто не воспрепятствовал второму бомбисту бросить в царя еще одну бомбу, — такие случаи не должны повториться.
Граф Комаровский на сумку внимание обратил. Слишком тяжелой она ему показалась, судя по тому, что на ремешке почти не покачивалась и ремешок заметно оттягивала.
Девушка шла, не обращая на окружающих внимания, — а он наблюдал за ней уже внимательнее. И кое-какие приметы, для неопытного глаза незаметные, выделял. Например, кроссовки — это с таким-то платьем и на такой-то девушке! Вполне возможно, что кроссовки она надела потому, что в туфлях на шпильках особо не побегаешь. А возможно — еще почему-нибудь, может, просто ей наплевать на свой внешний вид. Да нет, не наплевать… И эта сумка…
Так, забыв о желании посетить отца, граф Ежи прошел за девушкой мимо здания штаба Висленского военного округа, нырнул под мост — там было продолжение набережной. И, когда впереди закрякала сирена, оповещающая о проезде особо важной персоны, а девушка резко ускорила шаг, перейдя почти на бег, он понял, что пора вмешаться.
Девушка оказалась спортивной, тренированной — но с поручиком Русской лейб-гвардии ей, конечно, было не тягаться. В несколько скачков граф Ежи нагнал ее, обхватил так, чтобы блокировать руки, и с возгласом «Пшепрашем, пани»
[31]
увлек ее в темноту, к гигантским, упирающимся в берег опорам моста…
В следующий миг у графа посыпались искры из глаз — девушка молча и с недюжинной силой врезала ему коленом промеж ног, да так, что граф едва не упал.
— Ах ты, курва! — в этот момент, кроме этого непристойного выражения, больше графу ничего не пришло на ум.
— Москаль, пся крев!
[32]
— прошипела девушка.
