— Молодой человек, а ведь ваш отец прав. Следовало доложить по команде, тем более было о чем докладывать.
— Сударь, я не имею чести знать вас, в то время как вы меня знаете. Прежде чем начинать разговор — извольте представиться.
Неизвестный кивнул головой.
— Вполне разумное требование. Полковник Цезарь Збаражский.
Молодой граф Комаровский мгновенно прикинул — собеседник превосходил его не только по званию, но и по родовитости. В Польше, или в Висленском крае, этому придавалось очень большое значение, еще большее, чем в России. В России русское дворянство было больше клубом по интересам, имеющим собственные морально-этические нормы поведения, несколько отличающиеся от норм остального населения Руси Великой. Дворяне были сильны тем, что помогали друг другу, дворяне имели бо́льшие шансы при устройстве дел, потому что Дворянский банк кредитовал под ставку несколько меньшую, чем любой другой банк, — проблем с мошенничеством не было. И все. А вот в Польше, где шляхта
[82]
до сих пор не потеряла влияние, громкое имя и родовитость значили намного больше, чем в России.
Что же касается Збаражских, то предки этого полковника были воеводами, когда еще польские жолнеры
[83]
подавляли возмущения в Москве, а не донские казаки — в Варшаве.
— Господин полковник! — граф Ежи начал подниматься с места, но полковник Збаражский жестом остановил его:
— Полноте, молодой человек. Не разочаровывайте меня, вы ведь так хорошо начинали. Тянущийся во фрунт поручик — совсем не то, что хотелось бы мне перед собой видеть сейчас, граф Комаровский.
— О чем вы, сударь? — смешался граф Ежи.
— О графине Елене Ягодзинской, с которой вы имеете честь быть знакомы, граф, не так ли?
— Никак нет, господин полковник! — ничтоже сумняшеся отрапортовал Ежи.
Полковник Збаражский хлопнул в ладоши. Один раз.
— И это похвально. Честь дамы стоит защищать. Даже если эта дама едва не взорвала гранатами кортеж генерал-губернатора Варшавы.
— Сударь…
— Не надо, граф. Я понимаю, честь дамы превыше всего. Кстати, вы добавили мне некоторые неудобства. Выбросили в реку оружие, и потом его пришлось искать водолазам, причем ночью — а это само по себе опасное мероприятие. И вдобавок вы сорвали важную вербовочную операцию. С чем я вас и поздравляю, граф.
— Вербовочную операцию?!
— Именно.
— Вы хотите сказать…
Полковник Збаражский предостерегающе поднял руку.
— Не надо. Не надо приписывать мне слова, которые я не произносил. Я мог сказать вам только то, что имею право сказать. Это понятно?
— Я понял, сударь, — помолчав, проронил граф.
— Вот и хорошо. Вы должны знать, что мы работаем, и работаем не впустую. Практически в каждой подрывной группе у нас имеются информаторы. Если бы этого не было, Польша давно бы утонула в крови.
Граф Ежи утвердительно кивнул.
— Молодой человек, скажите, что вы думаете про графиню Елену? Только честно? Она красивая, ведь так?
— Ничего… — буркнул граф Ежи, досадуя, что, наверное, все, что он думает, написано у него на лице.
— Да бросьте. Мне тоже когда-то было столько же лет. В этом нет ничего плохого. Скажите вот что — вы бы хотели продолжить знакомство?
— Почему вы спрашиваете? — мгновенно насторожился граф.
— Если я спрашиваю, значит, на то есть причины, — спокойно ответил полковник Збаражский, — и я могу их вам назвать. Графиня Елена вступила на очень скользкую и опасную дорожку, на дорожку терроризма и антигосударственной деятельности. Эта дорожка ведет к беде — на виселицу, под пули, в могилу. Графиня Елена красивая женщина и должна заниматься любовью, а не тем, чем она занимается сейчас. Так будет лучше для всех — и для государства, и для нее самой. Возможно, и для вас, если вы примете мое предложение.
— Сударь, ни я и никто из моей фамилии не работал, не работает и не будет работать на жандармерию.
— Похвальный принцип, — не обиделся полковник, — только я представляю здесь не жандармерию. Я представляю здесь Главное разведывательное управление Генерального штаба. Военную разведку. Разведочное отделение Генштаба, если титуловать нас по-старому. И мы были бы очень заинтересованы сотрудничать с вами, граф Комаровский. Это такая же служба Родине, как и любая другая в армейских рядах.
— ГРУ? Почему ГРУ занимается делами, которыми пристало бы заниматься полиции, господин полковник?
— Возможно, потому, что полиция не может или не хочет ими заниматься. Возможно, потому, что в Польше до сих пор не отменено военное положение
[84]
.
— А почему вас так интересует судьба графини?
— Возможно, потому, что я поляк. Возможно, потому, что я родственник Ягодзинским, хотя и дальний. Но больше всего меня интересуете вы, граф. Прежде всего, я бы хотел работать с вами. Тем более что с местным подпольем вы уже познакомились.
— Это плюс или минус?
— Скорее плюс. Но это как разыграть. Итак — я жду вашего решения, граф. Скажу сразу — если вы откажетесь, мы просто направим благодарность командованию вашего полка. Вы предотвратили террористический акт, проявив личное мужество, — за это вы заслуживаете повышения по службе. Если же вы скажете «да», тогда…
Полковник Збаражский порылся в кармане, достал какой-то билет, черный, с золотой каймой по краю.
— Это билет на бал. Состоится девятого, его дает Царь Польский Константин в своем загородном дворце. Графиня Елена будет там.
Билет лег между ними на стол — как манящий кусочек будущего. Будущего заманчивого, но одновременно и дышащего холодом опасности.
Граф Ежи посмотрел на полковника, будто в его бесстрастном лице можно было прочитать ответ на стоящий перед ним вопрос. Потом на билет, соблазнительно сверкающий золотой каймой. Потом снова на полковника. И взял билет…
04 июня 2002 года
Тегеран
Никогда не рассказывай свои планы Всевышнему — он рассмеется. И никогда не давай название дню — пока не прожил его до конца.
В посольство я прибыл с рассветом, в семь часов утра. Зафрахтованный вертолет — североамериканский «Белл-222» — дожидался в аэропорту Мехрабад: посольству вертолет не полагался, приходилось каждый раз фрахтовать машину у одной из прокатных контор, какие имелись при каждом уважающем себя аэропорту.
